– Ты отвез их?..

Хал чуть двинул густыми бровями, голос остался ровен:

– Я отвез.

– Но ведь это же они?

Хал невозмутимо глянул на двух убитых, потом тычком ноги перевернул парня со сломанным позвоночником и, глянув тому в лицо, отозвался:

– Да. А вот что касается ее…

Маминова прошило дрожью. Он подскочил к трупу девушки, опустился возле него на колени и долго молчал, а потом выдохнул:

– Это… это не она.

– Я сразу это заметил, босс, – сказал Хал. – И потому не понимаю, что вы так волнуетесь из-за каких-то двух наркоманов, к тому же дохлых.

Маминов выхватил телефон и набрал номер. Нетрудно было догадаться, чей это номер. Конечно же, он набирал номер Марины. Его лицо было сдержанным, но я прекрасно понимала, чего стоила ему эта сдержанность. Но тут вдруг вся кровь отхлынула от его лица, нижняя челюсть отвалилась, и стали видны два ряда зубов. Зубы стукнули, Маминов молча протянул мне мобильник. Его рука дрожала.

Я приложила трубку к уху и услышала: «Марины нет и не будет». Пауза. «Марины нет и не будет». Еще пауза. Я не стала слушать дальше, вполне возможно, что таких повторов предостаточно.

– Ее забрали, – выговорил Маминов. – Ее забрали. Она, наверно, была здесь, была с этими тремя, и ее увезли, а всех остальных убили, а потом загадали мне этот ребус, чтобы я искал… увидел. Она у них, у них ее сотовый телефон, они записали вот эту фразу тем же голосом. Тем же?.. Хал, давай-ка быстро набери сотовый Марины, проверь, этот ли мужик звонил тебе и говорил про Чернышева… про эту улицу?

Хал набрал номер. Молча кивнул и только потом выпустил из разжавшихся серых губ короткое:

– Этот.

– Хал, вызови ментов, – без всякого выражения выговорил Маминов. – И поехали отсюда.

– А где находится тот наркодиспансер, в который вы их отвезли? – спросила я.

– Да, кстати… – повернулся к Халу Маминов.

Хал коснулся рукой подбородка и с ноткой смущения выговорил:

– Да, тут… неподалеку. Мы, как искали этот дом, мимо того диспансера проезжали даже.

– Понятно… – пробормотал Маминов. – Едем…

– Туда, в диспансер? – спросил телохранитель.

– Да на черта он мне сдался, ты, чурка! – выговорил Маминов. – Я устал. Если бы я знал, что это может что-то дать, то я бы прислал туда людей. А так… – Он махнул рукой и повернулся ко мне: – Если хотите, Мария, вы можете тут остаться до приезда компетентных органов, как они сами себя обзывают.

– Благодарю, я останусь, – сдержанно ответила я. – Это прямые мои обязанности.

Маминов отозвался уже с порога:

– Я думаю точно так же. Кстати, вот как раз вам я посоветую съездить в тот чертов наркодиспансер. Хал оставит вам координаты.

Зная оперативность родной милиции, я подумала, что у меня есть по меньшей мере полчаса, чтобы осмотреть место кровавой бойни. Конечно, с должными предосторожностями, чтобы потом не отдуваться за оставленные «пальчики». Я открыла сумочку, извлекла оттуда тончайшие перчатки и осторожно надела. Наклонилась над девушкой.

Да, это была не Марина. Откровенно говоря, чем больше я вглядывалась в лицо ее, тем больше мне казалось, что передо мной лежит само воплощение смерти. Лица и тела скончавшихся от передозировки наркоманов ужасны.

После осмотра тела девушки я перешла к мужчинам. Тот, с переломленным позвоночником, наверно, единственный из всех оказал сопротивление убийцам. Марина называла его Айдын. Позвоночник был сломан страшной силы ударом, при этом с Айдыном расправились голыми руками. Это указывало на громадную физическую силу убийцы.

Второго, Макса, убили еще проще: вкололи лошадиную дозу наркотика. А вот девушка, очевидно, умерла сама, на что указывал и аккуратно введенный в вену шприц (не то что у Макса, грубо, не внутривенно, а внутримышечно), и разрез на запястье, который едва ли остался от убийц. Впрочем, все это мелочи, как ни бесчеловечно это звучит. Важно, что…

Что это?

Я наклонилась и подобрала с пола окурок. Сигарилла неизвестной мне марки «Hors Concours DU» – это было написано по ободку сигариллы, а чуть пониже, у самого белого фильтра, маленькими, еле различимыми буквами – какое-то длинное непонятное слово: то ли Meersingeer, то ли Meerbindeer. Сигарилла не была докурена и до половины. Да. Совершенно очевидно, что это оставлено здесь убийцей: я не нашла здесь ни пепельницы, ни окурков, ни сигаретных пачек. Очевидно, наркоманы берегли остатки своего чахлого здоровья для героина.

Я аккуратно положила окурок в пакетик и сунула в сумку. Сомневаюсь, что местные правоохранительные органы способны раскрыть тройное убийство по одному окурку. А Родион, быть может, да и с моей помощью…

Я внимательно рассмотрела следы на ковре. Их было много. Наверно, обитатели этой квартиры имели обыкновение заходить в квартиру не разуваясь. У самого подоконника я обнаружила огромный след, который едва ли мог принадлежать кому-то из этих троих. Да, убийца. Я позвонила Родиону и коротко проговорила:

– Ну что же, мы не поспеваем за событиями. Вот, стою над тремя трупами.

– Надеюсь, это не трупы Алексея, Павла Борисовича и Елены Маминовых? – осведомился босс, но в его голосе глухо звякнула тревога.

– Нет, это наркоманы, дружки Марины Маминовой. Их зверски убили. Саму Марину похитили, ее сотовый отвечает мужским басом, что Марины нет и не будет. Но я думаю, что она жива. Какой смысл светиться, если можно оставить труп здесь, как этих троих? Нет, ее определенно хотели взять живой. Чтобы, вероятно, держать в напряжении Алексея Маминова. Что характерно, только прошлой ночью двоих из них отвезли в больницу, в наркодиспансер номер тринадцать.

– Ты осмотрела квартиру?

– Да. Следов борьбы нет. Их сломали как щенков, этих наркоманов. Причем одного сломали в прямом смысле – позвоночник. Убийца, я полагаю, был один, хотя точно определить не представляется возможным. Здоров, ничего не скажешь. Курит экзотические сигариллы, я таких не видела. Может, потому, что сама курю мало и редко.

– И когда выпьешь, – добавил босс. – Значит, так, Мария: сегодня, наверно, уже поздно, а вот завтра с утра ты поедешь в диспансер. Тот самый, тринадцатый. И номер-то какой…

– То же самое сказал мне наш замечательный клиент Маминов.

– Не хотел бы я быть на его месте. В одном уверен: свою безопасность он обеспечит на все сто. После того-то, как его сестру… Меня, правда, другое волнует. Завтра день рождения у его жены, и все едут на дачу. А из этого, как ты сама помнишь, у них ничего хорошего не выходит. Причем на редкость стойкая публика они в смысле потери родственников: у моей крестной, Анны Ивановны, у брата завтра похороны, а она на них идти не собирается из боязни себя скомпрометировать и испортить настроение своей драгоценной дочке.