Одинцов снова посмотрел на Ольмера. Пожалуй, тот ни в чем ему не уступит… Сильный, рослый и наверняка с превосходной реакцией, стремительный, как рысь… Но если установка Виролайнена все же запихнула Георгия Одинцова в тело Рахи, то значит, были у него особые таланты… Какие же? Что за достоинства таились в этом хайрите-полукровке, октархе Береговой Охраны? Хорошо бы выяснить этот вопрос пораньше, решил Одинцов; мысль о том, что чель Ольмера располосует великолепное тело, доставшееся ему, казалась кощунством.

Ильтар поднял руку, и сдержанный гул толпы сменился тишиной.

– Во имя Семи Священных Ветров! По обычаю Хайры, свободный воин Ольмер Дома Осс вызвал на поединок Эльса, сына женщины из того же Дома и чужеземца с юга. Они могут биться до первой крови, до второй или до смерти, как пожелает сильнейший из них. Начинайте!

Военный вождь резко опустил руку и отскочил в сторону. Вовремя! Двумя гигантскими прыжками Ольмер преодолел половину земляной арены, обрушив на голову противника сверкающее лезвие челя. Навстречу взметнулся клинок, сталь зазвенела о сталь, и поединок начался.

Чель серебристой бабочкой порхал в ладонях хайрита. Одинцов быстро выяснил, что его соперник с одинаковой силой бьет и с левой, и с правой руки; лезвие его необычного оружия то парировало удары словно сабля, то, стремительно выброшенное вперед, мелькало у самой груди противника. Пока он справлялся с заданным Ольмером темпом, но уже ощутил, что преимущество в вооружении не на его стороне. Гибкий прочный меч был превосходен, однако не мог удлиняться чуть ли не вдвое и позволял отбивать удары только клинком.

Только клинком? Внезапно Одинцов сообразил, что меч уже несколько раз сталкивался с рукоятью челя. Ольмер держал свое оружие примерно посередине, парируя и нанося удары то лезвием, то концом древка с острой пикой. При очередном выпаде Одинцов, не пытаясь достать противника, нанес косой удар по деревянной рукояти. Казалось, клинок встретил эластичный пружинящий стержень – ни отщепа, ни даже зарубки, насколько он мог заметить, на древке не осталось. Странное дерево… И дерево ли вообще? Он вспомнил ощущение прохладной гладкости – там, в шатре Ильтара, когда он впервые коснулся рукояти челя. Неужели он ошибся? Что это был за материал? Если не дерево и не сталь – последнее казалось несомненным – то что же? Пластик? Но откуда в средневековом мире нашлась несокрушимая и прочная пластмасса? Он понял, что снова встретился с тайной.

Бан-н-н-г! Клинки зазвенели, скрестившись, и внезапно Одинцов почувствовал всплеск боли – острый крюк, торчавший на гарде, расцарапал предплечье, скользнул вдоль локтя и с лязгом зацепился за перекрестье меча. Ольмер, ухмыльнувшись, с силой дернул оружие к себе, и Одинцов, так и не выпустивший меч из рук, рухнул на колени. От резкого движения крюк соскочил, и он тут же упал на бок, затем стремительно перекатился на спину. Это его и спасло; лезвие челя, свистнув над теменем, сбрило лишь прядь волос. Одобрительный гул раздался в толпе зрителей.

Одинцов вскочил, охваченный холодной яростью. Его сбили с ног!

И вдобавок чуть не лишили скальпа! Сейчас он не думал о том, что атака Ольмера, в сущности, не удалась: клок волос да царапина на плече – вот и все результаты. Нет, произошедшее казалось ему издевательством, тонким расчетом хайрита, непременно желавшим выставить его на посмешище.

Он с бешеной скоростью заработал мечом, стремясь перейти в ближний бой. Сравнительно ближний – длинным клинком не взмахнешь, стоя рядом с противником, тут лучше подойдут кинжал или десантный нож. Но ему казалось, что на расстоянии полутора метров меч все-таки эффективнее челя. Длинная рукоять хайритского оружия давала преимущество на дальней дистанции; вблизи же инерция древка слегка замедляла скорость выпадов при рубящих ударах.

Это соображение оказалось верным. Некоторое время Ольмер оборонялся, отбивая клинок Одинцова то лезвием, то рукоятью; затем, когда кончик меча царапнул его бедро, резко прыгнул в сторону, пытаясь оторваться от наседавшего противника. Запыхавшийся Одинцов замер, с изумлением глядя на хайрита. Тот принял странную стойку, казалось бы, оборонительную: широко расставленные руки сжимают рукоять челя, оружие поднято над головой, прикрывая бойца от рубящего удара. Знакомый прием при схватках на дубинах и шестах, подумал Одинцов. Но у него-то не простая палка, а тяжелый острый меч! Рукоять челя всего в два пальца толщиной… да будь она хоть из железа, поперечным ударом он перерубит ее как хворостину!

Одинцов выдохнул и с силой опустил клинок. Древко в руках Ольмера прогнулось сантиметра на четыре, пружинисто отталкивая сталь; если на нем и появилась зарубка, то Одинцов ее не заметил. В следующее мгновение, предугадав ответный выпад Ольмера, он наклонился; чель веером сверкнул прямо над его головой, и еще одна прядь волос упала на землю. В толпе зрителей уже раздавались откровенные смешки.

Последняя атака, как показалось Одинцову, отняла слишком много сил. Порез на правом предплечье обильно кровоточил, но пока это не сказывалось на силе и точности его ударов. Но кто знает, что случится через двадцать минут… если он еще будет жив к тому времени…

Он поднял глаза на противника. Ольмер тоже выглядел не лучшим образом: грудь его тяжело вздымалась, по бедру струйками стекала кровь, лоб и скулы влажно поблескивали от выступившего пота. Но в неукротимых ледяных зрачках по-прежнему стыла ненависть.

Хайрит сделал шаг влево, Одинцов – вправо. Они кружили около центра площадки на расстоянии пяти метров друг от друга – настороженные, внимательные; каждый успел почувствовать силу соперника, и каждый знал, что эта схватка не кончится ни первой, ни второй кровью.

Клинки снова зазвенели. Одинцов чувствовал, что его спасение в ближнем бою, но теперь подобраться к Ольмеру было не так-то просто. Раз за разом хайрит применял нечто вроде веерной защиты – ухватив чель за самый конец древка, раскручивал его над головой. Руки у Ольмера были длинные, так что конец стального острия описывал круг на расстоянии трех метров от его груди, и Одинцов не мог достать противника мечом. Видимо, это круговое движение было для Ольмера привычным занятием и почти не утомляло его; едва Одинцов подходил ближе, как стальной круг распадался, и следовал удар.

Он все яснее понимал, что традиционные приемы фехтования здесь не годятся. Ольмер не даст ему приблизиться, измотает в дальнем бою и, дождавшись первой же ошибки, прикончит, пользуясь преимуществом своего более длинного оружия… Только каким-нибудь внезапным выпадом, непредусмотренным ходом в этой смертельной партии можно было перечеркнуть план хайрита, изменить ход поединка.

Он чувствовал, что начинает выдыхаться. Предплечье кровоточило все сильней, от постоянного напряжения начинали дрожать колени – в этой схватке ему часто приходилось прыгать, уклоняясь от клинка, который Ольмер выстреливал с молниеносной быстротой. Все чаще и чаще Одинцов думал о том, что жизнь и победу придется поставить в зависимость от одного-единственного удара. Хватит ли у него сил? Что ж, еще немного, и он об этом узнает… Чуть замедлив темп, Одинцов успокоил дыхание и стал выжидать подходящий момент. Это не осталось незамеченным; в толпе хайритов прокатился шум.