Он уже успокоился… еще привал… Ля Вига и Лили терялись в догадках, что с нами стало… они там же, никуда не перебрались… никто не появился… ни на вокзале, ни на проспекте… Я спрашиваю этого психа:

– Вы верите, что приедет Рундштедт?

– Ach ja!.. Он в пути, он будет в Ульме к вечеру… он проедет по этой улице, вот этой!.. Ги-ги… я не хочу его видеть!

Почему? Хорошенькое дело, надо, чтобы он, старший пожарный и капитан, скоропалительно произведенный в капитаны, обработал всю улицу огнетушителем!.. Приказ!.. Не он персонально, а вся его бригада!.. Его бригада?… Со времени бомбардировки Франкфурта, где они потеряли три насоса и сто двадцать пять человек: пропавших без вести, раненых, сгоревших, просто покалеченных… в конечном итоге, не осталось никого, кроме Зигфрида, чтобы прогуливаться с огнетушителем и обрабатывать всю эту улицу, от вокзала до кафедрального собора… я не стану давать ему советы!.. То, что он мне рассказывает, совсем не абсурдно… даже довольно логично, но мне все это кажется подозрительным… я его Уже достаточно знаю…

– Я же прав, что не хочу больше тушить пожары! Ничего!.. Ничего!

Ну и отчаянный!

– Verstehen sie?… Вы понимаете? Rechts!

– Капитан Зигфрид, вы правы! Тысячу раз!

Кто-то идет следом за нами… я догадываюсь… Хильда!.. Она спустилась… с огнетушителем… ее фуражка так низко нахлобучена, что козырек сполз на кончик носа… она наступает…

– Вильгельм, ты должен!.. Ты должен!..

Я тоже вставляю свое словечко… он должен!

– Er must! Er must!

А он вовсе не считает, что должен!

– Mein arschloch! До задницы!

И он плюет!.. И еще раз плюет!.. Далеко!.. Далеко перед собой… при этом сидит и не встает… упрямец… тогда Хильду охватывает гнев… она призывает нас в свидетели… Лили, Ля Вигу, меня… чтобы мы все слышали!.. Что этот Зигфрид – самый испорченный, чертов псих, какой только может быть!.. Разве нет?… Нет?… Что он самый отъявленный лентяй из всех пожарных, и самый большой пьяница, и самый большой лжец!.. Что он становится буйным, когда не находит выпивки!.. Что ему больше нечего пить! Что они все вылакали в этой чертовой бригаде!.. А он хуже всех!.. Самый горький пропойца!.. Что они ничего не нашли в Пфорцгейме!.. Ничего! Ни капли шнапса! И во Франкфурте тоже! Во веем Франкфурте! Море пламени! Двести тысяч женщин и детей в погребах!.. Все сгорели… а он, Зигфрид, мечтал только о шнапсе!.. Это все, что он искал во Франкфурте!.. Чудовище!.. Сгорбившись, он поворачивается к нам спиной, Зигфрид чудовище… он хочет плюнуть… но больше не может… пытаясь плюнуть, он причиняет себе боль… худющий… пускай Хильда чехвостит его как угодно, ему на это плевать… прежде всего тут нет никого, за исключением нас… но мы не в счет… на этой улице до самой каланчи – никого… даже кошки… ах, нет!.. Бебер!.. Лили вытащила его из сумки… он уже закончил свой туалет… умыл ушки, вылизал лапки, одну за другой, очень тщательно… Бебер не грязнуля… поскольку он очутился ненадолго на воле, на воздухе, при свете дня, то пользуется случаем… это не замызганная Хильда в малиновой фуражке, с луженой глоткой и воплями, которые беспокоят его!.. Закончив свой туалет, Бебер поджимает лапки, уютно укладывает хвост крендельком и смотрит куда-то вдаль, далеко-далеко… на нас он не глядит… с достоинством, я бы сказал… начальница вокзала, она без достоинства… ей плевать на всех… она слишком зла на своего Зигфрида!.. Я говорю «своего», хотя толком ничего не знаю… они постоянно обращаются друг к другу на «ты»… съежившись на скамье, он хочет только одного: не двигаться!

– Огнетушитель? А огнетушитель?…

Это она взывает к нам!..

– Разве не правда, вы ж ничего не знаете!.. Жандармы скоро придут!

Они уже пришли, жандармы! Она рассказывает нам… и что они поднимутся наверх, к ней! Что отберут у нее всех троих детей!

– Мои дети!.. Сволочи!..

«Сволочи» – это жандармы!

– Я им все скажу!

Я вижу, дело плохо… они в ссоре…

– Вы не знаете!.. Я вам расскажу! Я говорю правду!.. Все правда!.. Эту пьяную свинью они назначили Hauptmann, потому что у них никого больше не осталось при насосах!.. Не было ни сержантов, ни капралов! Никого!.. Для маршала Рундштедта, парад пожарных!.. Никого! Все другие полегли! Он один, пьяная свинья, да! Он, Шмидт!.. Ja! Ja! Отправляйся!.. На четвереньках! Зигфрид!.. Ну вот! Капитан Зигфрид! Вы понимаете?

Пьяная свинья хрюкает… ах!.. Он еше артачится… нет!

– Гауптман Шмидт!

Я касаюсь его руки…

– Ja!.. Ja!

– Ваши приказания?

Он размышляет… обстановка улучшается.

– Sie!.. Sie!.. Вы берете аппарат! Apparat!

Он решает… мы!.. Мы с аппаратом!

– Вы берете аппарат и нарукавную повязку!..

Хильда объясняет нам… речь о том, чтобы пройти по всей улице… очень медленно… шаг за шагом… внимательно все осматривая… до кафедрального собора, шпиль… с огнетушителем… один тротуар!.. Потом другой… и сточные канавки… высматривая «зажигалки»… зажигалки?… Она мне объясняет… зажигательные бомбы… откуда? Сверху, из воздуха, из самолетов… и что?… Залить зажигалки, быстро!.. Струей из огнетушителя!.. Хильда знает инструкцию, но она туда не пойдет!.. Я же бесполезен со своими тростями… вижу этот аппарат для огнетушения… резервуар в заплечном мешке…

И шприц на головке… полагаю, apparat довольно тяжел… Ля Вига?… Он согласен… это прогулка!.. Мы тоже пойдем, я и Лили… Поможем…

– Sicher! Sicher! Конечно!

Зигфрид большего и не желает, лишь бы его оставили в покое там, где он сидит… о, а нарукавная повязка?… Вот она!.. У Хильды целая стопка повязок… но полагается только одна! Для того, кто будет «огнетушителем»!.. Ля Вига?… Я?… О, Ля Вига!.. Нарукавная повязка «Гражданская оборона», на повязке герб Ульма… голова совы… Ля Вига обвязывает повязкой руку… берет apparat… ему бы очень хотелось запечатлеть себя в этаком виде… в такой экипировке… чтобы потом посмеяться!.. Но нет зеркала!.. И нет фотоаппарата!

– Ты прекрасен, сынок!

– Вы оставите меня в покое?

– Ты позаботился, чтобы легко было сбежать!

Я начинаю свыкаться с маленькими проделками фрицев… что-то в этом есть!.. Хильда, похоже, испытала это на своей шкуре… я вижу, я уверен… это не просто впечатление… она приподнимает пальцем свой козырек… виден ее глаз… о! Под глазом у нее изрядный фингал!.. Она дралась?… С этим типом?… С жандармами?… Или еще с кем-то?… Не стану у нее допытываться!.. Во всяком случае, она вдруг смягчилась, помогает Ля Виге, поправляет огнетушитель на спине, пояс, лямки… это уже не юность, но и не старость… легкий пушок над верхней губой, мужественная… много у нее дел на вокзале, я вижу… хрупкая женщина здесь бы не выдержала…