– Так отчего же столь великая слава?

– О, то была дивная история. Случилась она во время войны со шведами, когда наш Август II сцепился с их Карлом XII. Приехал как-то раз по своим делам круль Август в наши края да, устав от забот, решил выпить. А что за радость осушать чашу в одиночестве?! Вот и решил найти себе достойного собутыльника, самого опытного и сильного по этой части. Привела к нему шляхта адвоката Кульчиковского. Круль у нас был высокий, плечистый, здоровый, а адвокат – хиленький, бледненький, сморчок сморчком. Ну да вы скоро сами его увидите. Осерчал Август, велел гнать прочь обманщика, однако Кульчиковский попросил, чтобы круль на него не гневался, а дал только высочайшее изволение осушить в его честь кубок.

– Осилишь ли гарнец венгерского? – спросил Август.

– Отчего ж только один, а не три, государь? – отвечал шляхтич.

Удивился круль, велел поднести законоведу свой любимый кубок, в который вмещалась целая кварта, налил в него вина до самых краев и велел выпить.

Шляхтич низко поклонился и выпил содержимое кубка до дна, не переводя духа.

– Недурно, – заметил круль. – А сколько ж таких кубков ты можешь выпить?

– Прошу, ваше величество, чтобы вы оказали мне честь пить вместе со мной, и на каждый употребленный вами кубок я буду выпивать по три таких: один в ответ моему государю, другой – за его здоровье, третий – в честь победы над шведами.

– Чем все закончилось? – не удержался от вопроса пан Миколай.

– Да тем, – отвечал рассказчик, – что стали они пить вместе за одним столом, и на каждый кубок круля пан Кульчиковский отвечал тремя. К ночи Август не выдержал, лег на стол и захрапел, а адвокат, чтобы не разбудить спавшего государя, тихонько вышел из столовой, вылил на себя возле колодца ведро холодной воды да пошел домой на своих двоих, будто и не пил ничего.

– Это правда?! – не поверил пан Миколай.

– Чистая правда, – крестясь, заверил рассказчик. – А у тебя сейчас появится возможность ее проверить. Смотри, вот идет пан Кульчиковский.

К шляхтичам подошел тщедушный сухонький господин в черном камзоле. На легендарного выпивоху он походил так же, как я на Филиппа Киркорова.

– Присаживайтесь, ясновельможный пан, – воскликнул тот, кого называли Стасем. – Давайте вспомним славное прошлое и выпьем за не менее славное будущее.

Адвокат с достоинством присел.

– Кажется, я знаю, как мы заработаем денег, – прошептал мне на ухо Михайлов.

– Это как же?

– Сейчас увидите, господин сержант. Только не извольте гневаться на меня.

Гренадер подошел к пирующим шляхтичам и с поклоном обратился:

– Прошу извинить меня, милостивые государи. Слышал я о подвигах ясновельможного пана Кульчиковского и удивлен без всяких пределов. Примите мое искреннее восхищение.

Адвокат благосклонно кивнул.

– Однако хотелось бы и мне померяться с вами силами, а чтобы в том деле имелся интерес, могу поставить в заклад два дуката, – с той же сладкой интонацией продолжил Михайлов. – Остальные могут ставить на меня или на господина адвоката. Кто победит, того и приз.

Шляхтичи переглянулись, предложение им, судя по всему, пришлось по нраву.

– Я ставлю на пана Кульчиковского, – объявил кто-то из них.

Его поддержали. Михайлов был темной лошадкой.

Я едва не зашипел на гренадера, он поставил на кон все, что у нас было, однако пришлось положить последние два дуката на медный поднос, который постепенно стал заполняться деньгами.

Весело галдящие поляки усадили гренадера рядом с адвокатом, кликнули прислугу и велели нести к столу вино. Попойка началась. Михайлов и Кульчиковский опрокидывали штоф за штофом, не уступая друг другу. Постепенно лица спорщиков раскраснелись, движения потеряли плавность, однако они продолжали пить, изредка отлучаясь в отхожее место. Я уже устал подсчитывать количество опустошенных бокалов. Каждый тост сопровождался одобрительными возгласами и похлопываниями по плечу.

Часам к трем ночи пан Кульчиковский сдался. Все же возраст есть возраст. Законовед обессиленно уронил руки и уткнулся носом в блюдо с холодным поросенком. Половина шляхтичей уже дремала, другая осоловело наблюдала за действиями Михайлова, который неторопливо сгреб деньги с подноса и вернулся за наш стол.

– Здоров ты пить! – восхищенно пробормотал Чижиков. – А чего, когда со мной по кабакам ходил, набирался быстрее, чем я?

– Потому что тогда я действительно пил, а на этот раз сливал все в отхожее место, – признался гренадер. – Зайду туда, суну два пальца в рот, выверну все и айда обратно за стол.

– И как – неужто не хмелел?

– Хмелел, конечно. Токмо на меня хмель не сразу действует. Ежели успею по-быстренькому слить – почитай, будто водичку пил.

– Ну, ты и феномен, Михайлов, – восхитился я. – Не в первый раз, наверное, проделывал?

– Так точно, не впервые. Правда, наших сложнее подбить на эндакую штуку, а поляки – что малые дети. Сразу повелись.

– И не жалко винища было? – спросил Чижиков.

– А чёж ево жалеть, когда для дела надобно. Ну, господин сержант, много ли я заработал? – хвастливо поинтересовался Михайлов.

– Много, – сказал я, закончив считать деньги. – Здесь тридцать пять дукатов. Нам хватит.

– Вот что, братцы-кролики, как только откроются лавки, идем покупать новую одежду. Хватит на всю Европу позориться, – объявил я ко всеобщему удовольствию. – Видок у нас как у бомжей.

Парни давно привыкли к моей манере вставлять непонятные словечки и таинственных «бомжей» проглотили без проблем. Не удивлюсь, если спустя неделю-другую сам услышу из их уст этот термин. Как я уже отметил, мое заявление было принято гренадерами на «ура».

Последние события превратили наш гардероб в нечто неописуемое, должно быть, знаменитые парижские клошары в сравнении с нами выглядели едва ли не франтами. Ладно в Польше до нас никому не было дела, к оборванцам местные относились терпимо. По дорогам шлялись фрукты, одетые не лучше нашего, но попробуй зацепи – выяснится, что помимо горячего нрава и острой сабли каждый имеет еще и родословную, начинающуюся чуть ли не от самого Адама. Трогать таких – себе дороже. Не заметишь, как голова в кустах окажется.

Но мы-то собирались нагрянуть в Восточную Пруссию, а там другие порядки, ничем не напоминающие безалаберную Речь Посполитую. Если что-то не так, благонамеренные обыватели сразу потащат в полицейский участок, причем из самых лучших побуждений.

А уж в полиции нам точно делать нечего. Поговорка «Без бумажки ты букашка» для нас актуальна, как никогда. Можно бить себя пяткой в грудь и доказывать, что ты дворянин самых голубых кровей, однако без документов все старания пропадут впустую. Все равно не поверят, а проверять, или, как говорили в моем времени, «пробивать по архивам», никто не станет.