— Какой же ты паршивец, Астер.

Он резко успокоился, перестал трястись, на губах появилась странная ухмылка. Почувствовав отвращение Роберт стиснул зубы и молчал, стараясь держать себя в руках, не дать эмоциям выплеснуться наружу. Мэтт отшатнулся, посмотрел удивленно, и внезапно вскочил.

— Да пошел ты, Астер, — заорал он и бросился на Роберта. В глазах мелькнуло нечто безумное и решимость, переходящая в бешенство.

Тело отреагировало быстрее, чем Роберт успел подумать, он ушел в сторону, Мэтт, не успев затормозить, полетел вниз.

Роберт рванул следом, успев схватить Мэтта за руку, и упал, повис над обрывом, растянулся на площадке, стараясь ногами найти опору.

— Подтягивайся.

Мэтт повис тряпичной куклой, болтаясь на одной руке, лицо, перекошенное от ужаса или гнева.

— Давай же! — крикнул Роберт.

Мэтт махнул второй рукой, выкрикнул сложную непристойную конструкцию, и вместо того чтобы выбираться, полоснул Роберта ножом.

— Проклятье! — прошипел Роберт. — Мэтт, не сходи с ума, подтягивайся.

Мэтт снова ударил, задел вену, из руки хлынула кровь.

«Где эти безопасники? — думал Роберт. — Должны появиться с минуты на минуту».

Роберт съезжал с каждым рывком Мэтта, рука немела, еще немного, он разожмет пальцы или оба рухнут вниз.

Безопасники появились, когда Роберт уже отчаялся. Наверное, он на мгновение потерял сознание, когда открыл глаза, увидел Мэтта уже на площадке, безумно вращающего глазами. Его подхватили под руки и повели вниз. Парнишка пилот склонился над Робертом.

— Давайте, помогу.

Роберт помотал головой, продолжив сидеть, упершись спиной в крупный валун, и разглядывал рваный порез на руке. Кровь больше не текла, края раны затягивались на глазах. Полноценная регенерация все-таки началась.

6

Ночью случился шторм. Роберт вернулся в Синюю бухту до начала бури. Не спал, слушал завывания ветра, стоя у прозрачной стены, выходящей на террасу. Внизу гудело море, звук долетал даже сюда, пробираясь сквозь стены. «Как хорошо, что успел, — думал он. — В такую погоду сюда ничем не доберешься. И хорошо, что один, компания стала бы в тягость. Завтра начнется допрос Мэтта. Нужно успокоиться, привести мысли в порядок».

Скрестил на груди руки и смотрел в окно, не отводя напряженного взгляда. Ветер трепал цветы на террасе, поднимал вихри нежных лепестков, обрывал листья. Начался дождь, струи воды лупили в стекло, стекали вниз, оставляя мокрые дорожки. Это вызвало воспоминание о дожде восьмилетней давности. Тупая игла, которую так долго учился не замечать, исчезла. И пустота внутри. Нет, не заполнилась, но перестала давить и словно куда-то отступила.

«Завтра допрос, — напомнил себе Роберт. — Если Мэтт начнет сопротивляться, его сломают». Поморщился от одной мысли о взломе. Однако ничего не поделаешь, из племянника Малкольма достанут всю информацию, желает того бедняга или нет.

Насколько взлом отразится на психике Мэтта? Учитывая луус, вряд ли пройдет незаметно.

Роберт непроизвольно потер щеку. Электра, как только узнала о брате, примчалась и влепила пощечину. Прилюдно. Он промолчал, решив, что все-таки заслужил. Электра расплакалась, но Роберт не стал ее утешать и просто ушел, оставив одну. В спину неслись упреки и жалобные всхлипы. Роберт вздохнул, нехорошо заканчивать отношения на такой ноте.

Дождь начал стихать, буря шла на убыль, завтра от нее не останется и следа. Вскоре разошлись тучи, взошла вторая луна, синяя в дымчатом мареве, окрасила мокрую террасу холодным светом.

Спина разболелась снова. «Скорей бы восстановиться», — подумал Роберт. Регенерация хоть и началась, но быстро заживали лишь новые повреждения, как случилось с порезом, старые травмы уходили медленно.

Подвинул к окну кресло и так просидел до рассвета. Что-то происходило, что-то просыпалось внутри и тревожило, новое, незнакомое. Не давило тяжестью, но манило предвкушением. «Неужели я начинаю жить?» — Роберт задался вопросом.

Утром он сначала убрал следы бури на террасе, поставил на место кадки с растениями, обрезал сломанные ветки, решив, что обязательно привезет вистерию и посадит внизу, чтобы заплела террасу. А потом прогулялся к морю. Тропинка утопала в кремовых пенистых клочьях, разбросанных то здесь, то там, Роберт спустился вниз и не узнал пляж, покрытый густой желтоватой пеной, словно море взмылилось и опало белыми хлопьями. Роберт наклонился, зачерпнул пену ладонью, смял, глядя, как лопаются пузырьки, и рассмеявшись, стряхнул с пальцев.

У берега что-то темнело. Лодка — кверху брюхом, днище пробито, изящные крылья оторваны — ее вынесло штормом. Зайдя по колено в воду, Роберт взялся за разбитый борт, как будто собирался вытащить, но естественно не смог, и только охнул, схватившись за спину.

«Проклятье, мне нужна эта лодка», — думал Роберт, но не хотел никого беспокоить. Он зашел поглубже и нырнул, подплывая под низ.

У них был тайник. Небольшое отделение возле руля, достаточное, чтобы ввинтить капсулу. Роберт сделал его забавы ради. Оба, он и Айрин оставляли друг другу записочки, милые любовные послания, шутки. Роберт любил выходить на лодке в шторм и каждый раз находил в тайнике подбадривающее послание.

Обрывок бумаги, завернутый в клочок пестрой ткани — так вот куда подевался шарф — пролежал в капсуле без малого девять лет, не потревоженный ни штормом, ни морем. Роберт извлек содержимое, руки дрожали. Почерк Айрин, неровные буквы, словно написано в спешке, несколько слов и две цифры: «Если не получиться, найди Вэл, 28–39» и дальше неразборчиво, будто размыто водой. Роберт бросился к берегу, зажимая рот рукой. Его шатало. Вэл, Вэлери, имя, которое они дали нерожденной дочери.

К горлу подступил комок. Эмбрион мог жить и развиваться в инкубаторе, но его не было на Тарре. Роберт чувствовал зарождающуюся жизнь тем утром и утратил связь после аварии. Он представил, что кто-то взял инкубатор на корабль, вывез с Тарры,