нарастала, и вектор становился всё чётче, всё понятнее, и всё больше вокруг было тех, кто спешил направить следователя, помочь ему, поддержать в этом путешествии, не дать упасть и разбиться, и Фигаро на какую-то секунду в мгновенном прозрении понял, что так бывает и после смерти, когда вновь освободившемуся сознанию приходится вырываться за пределы прошлой жизни: чем больше путеводных огней, тем проще лететь, тем светлее дорога, и тем легче покидать старое, ненужное. Любое приятное воспоминание о ком-то, любое приятное воспоминание кого-то о тебе – всё это имело вес, всё это оставалось, даже если временно уходило из памяти на задворки; ничего не исчезало окончательно.

Он летел, летел уже с такой скоростью, что в ушах свистели пространство и время, что свет отставал от него, заставляя всё вокруг сиять ярко-голубым, а вокруг следователя с гиканьем и улюлюканьем неслись демоны и призраки, дамы в шляпках и булочники, короли и старосты, домовые, вендиго, шишиги, черти, драконы, мечники, охотники, трубочисты и ещё лишь Святый Эфир ведает, кто, и все они свивались в хохочущую воронку, дёргали его за рукава, торопили, звали, и Фигаро, запоздало сообразивший, что у него опять есть тело, охнул, кивнул, рассыпался в благодарностях, но тут один из его попутчиков (кажется, это был комиссар Пфуй) ловко щёлкнул его по носу, и путешествие следователя одним ярким, резким и внезапным махом закончилось.

Александр Фигаро прибыл в обитель Демона.

- Земля! – Рука Кир резко вскинулся, рассылая команды сразу по десятку невидимых эфирных нитей. – Стабилизируйте землю под нами! Вплоть до литосферных плит! Если эта штука оторвёт тот кусок, на котором мы стоим...

Рёв ветра и кромешная тьма, плюющаяся молниями, казалось, заполонили всё вокруг, но Рука видел, что его Кокон держится, изо всех сил вцепившись в корни земли под ними. Трутни, остервенело выкрикивая заклятья, скрепляли разлетающиеся на куски слои льда и камня у них под ногами, отдавали приказы древним духам, что веками спят в пещерах в неведомых глубинах, калёными жезлами запретных формул направляли связанных вековыми контрактами демонов, спрайтов, а также существ, чьи имена лучше не упоминать всуе даже перед концом света.

- Принцепс! Экраны!

- Пока держим, – коротко бросил через плечо старший презиратор, – пытаемся стабилизировать фланговые матрицы. И только экраны способны хоть как-то удерживать эту штуку. Все наши ритуалы Отсечения пошли прахом. А ваши?

- Аналогично. Это что-то... Знаете, я, пожалуй, дам этому название попозже.

Он поднял голову и в очередной раз посмотрел туда, где незримый ужас уничтожал мир.

Горизонт завернулся к небесам; огромная чёрная колонна теперь соединяла зенит с надиром, и её размеры были таковы, что при попытке оценить их хотя бы приблизительно подкашивались ноги. Но уже можно было различить отдельные фрагменты этой ревущей воронки: тысячелетние дубы, скалы и тонны снега, что, отрываясь от земли вместе с этой самой землёй, улетали вверх, туда, где грохотали алые молнии, вырывающиеся из чёрной кляксы застилающей небосвод.

Земля под ногами дрожала всё сильнее. Принцепс выругался, и, выбросив руки вперёд, швырнул всю свою силу в радужно сияющий щит, поддерживая и стабилизируя его.

Рука Кир и оба его ручных демона-сервитора в десяти шагах от старшего презиратора занимались тем же самым.

В полутора милях к югу князь Дикий, подняв над головой свою сияющую золотую трость, выкрикивал заклятья, а над его головой со свистом носились лесные черти, хлопая крыльями и хлопая хвостами, точно бичами. Другие, пыхтя и потея, изо всех сил заделывали бреши в сияющей стене, по другую сторону которой клокотала тьма.

Немного восточнее, почти на самом краю Белого Моря, Стефан Целеста и Алистар Метлби укрепляли защитный экран чем-то, что со стороны выглядело сияющими балками высотой в десятки миль. Из носа у Целесты текла кровь; Метлби то и дело сплёвывал на снег розовую пену.

Ещё восточнее Седрик Бруне, оставив свой пост у межпространственного тонеллера, быстро-быстро начитывая формулы темпоральных блокаторов вплетал их в щит, что сейчас из последних сил поддерживали тысячи колдунов, и шмыгал от злости носом.

Щит трещал, искрился и хрустел, постепенно ломаясь, и проседая по всей длине.

Было видно, что он не продержится долго... но пока что щит держался.

– – – – – – – – – – –

Фигаро медленно огляделся по сторонам, морщась и осторожно щупая пальцами разбитый при падении нос. Крови почти не было, но нос явно распух.

Вокруг, куда ни глянь, от горизонта до горизонта простиралась пустыня. Странная пустыня: сухой песок под ногами был крупным, чёрным, красиво искрился серебристыми переливами, и, похоже, был не вполне песком. Зато он слабо светился, что, в общем-то, было неплохо, поскольку здесь это был единственный источник света, если не считать нескольких тусклых звёзд, что подслеповато щурились оттуда, где, по идее, должно было находиться небо.

Следователь ещё раз шмыгнул носом – дышать было можно. Воздух не двигался и был очень сухим, но для дыхания вполне подходил.

Он осторожно коснулся эфира и зажёг над головой маленький колдовской огонёк. Заклятье сработало: белый свет, медленно разгораясь, вырвал из темноты приличный кусок пустыни.

Теперь было видно, что Фигаро стоял на очень пологом склоне чего-то похожего на воронку, а, точнее, на широкое мелкое блюдце диаметром, примерно, в милю, на дне которой что-то глянцево сверкало. Следователь пожал плечами, и сделал колдовского светляка чуть поярче.

Его брови медленно поползли вверх.

Нет, Фигаро ожидал увидеть здесь всё что угодно; он морально приготовился и к пылающему аду с кипящими смоляными котлами, и к мерцающим розовым облачками, но...

Тьма. Тишина и пустота. Это место не просто выглядело пустым, оно было каким-то заброшенным, ненужным, никчёмным. А ещё – бутафорским, словно в некоем месте, которое должно было изображать некое другое место, какой-то бездарный декоратор насыпал немного песочка и воткнул в него старую полуразвалившуюся башню.

Да-да, там, на дне неглубокой песчаной впадины была башня, наполовину (ну, или больше; следователь понятия не имел, какой она на самом деле высоты) ушедшая в чёрный песок: белый потрескавшийся камень, острый конус крыши одетый в старую черепицу, которую, откровенно говоря, давно стоило бы сменить и высокие витражные окна, которые, собственно, и привлекли Фигаро блеском стекла в котором отразился колдовской огонёк.

Он пожал плечами, и начал спускаться к башне.

«В принципе, – думал следователь, – я мог бы пойти и в противоположном направлении. Но что-то мне подсказывает, что этот нарочито-бессмысленный мир заканчивается, примерно, там же, где и