темную бутыль.

— Есть политура, — сказал он и быстро пошел прочь.

Собеседники Удалова помчались вслед за обладателем бутылки.

— Автобус когда будет? — закричал Удалов вдогонку.

Мужчины не ответили, но старушка, что вышла из магазина следом за человеком с бутылью, сказала:

— Не будет тебе автобуса, милок. Отменили.

— Как отменили? Почему?

— В виде исключения по просьбе трудящихся.

— А когда он придет?

— Никогда он не придет, — сказала старушка. — Зачем ему приходить, если у нас есть такая просьба, чтобы он не приходил.

— Но до города четыре версты пехом!

— А ты не торопись, воздухом дыши. Потому автобус и отменили, чтобы люди больше воздухом дышали. Для здоровья.

Удалов пошел пешком.

Вскоре он догнал молодую женщину с рюкзаком и чемоданом. Женщина была одета в ватник и лыжные штаны. На ногах мужские башмаки, голова закутана серым платком.

— Помочь? — спросил Удалов, поравнявшись.

— Не надо, — ответила женщина и отвернулась.

Чем-то ее лицо было Удалову знакомо. Он пошел рядом, стараясь вспомнить.

— Чего смотрите? — спросила женщина, не глядя в его сторону. — Не признаете, что ли?

— Знакомое лицо, — сказал он. — Недавно виделись… Вы простите, конечно, но одежда непривычная.

— Ну, Удалові — рассмеялась тут женщина. — Ну, вы осторожный!

И по тому, как женщина произнесла слова, и как улыбнулась, и как блеснула стальная коронка в правом углу рта, Удалов признал Зиночку Сочкину — хохотушку, резвушку, директоршу музыкальной школы и активную общественницу. Еще вчера они бежали рядом в утреннем забеге. Но теперь эта милая интеллигентная женщина изменилась столь разительно, что ее не сразу узнал бы собственный отец. Лицо осунулось, обгорело под солнцем, покрылось сеточкой ранних морщин. Вчера еще курчавые волосы были скрыты под платком, ресницы не покрашены, губы обкусаны. Да и взгляд пустой, без смелости и озорства.

— Нет, — сказал Удалов, — я честно не узнал, Зиночка. Я же тебя совсем другой знаю. Что с тобой произошло?

— Шутите? — спросила Зина, спрятав улыбку. — Вам легко шутить.

И так горько сказала, что Удалов понял — допустил нетактичность.

Но сейчас ему было не до дипломатии. Считай, что повезло, встретил знакомую, которая тебя узнала. Надо осторожно вытащить из нее информацию.

— Откуда возвращаетесь? — спросил Удалов.

При этом он сделал попытку отобрать у молодой женщины чемодан. От неожиданности она чемодан отпустила, но тут же спохватилась и стала тащить его на себя. Чемодан был тяжелый, Удалов сопротивлялся и повторял:

— Я же только помочь хочу, помочь, понимаешь?

Но женщина упрямо тянула чемодан, и тот не выдержал борьбы, распахнулся, и из него покатилась на асфальт картошка — мокрая, грязная…

Женщина в ужасе отпрянула, закрыла глаза руками и зарыдала.

— Ты прости, я не знал, — сказал Удалов. — Я не хотел.

Он поставил открытый чемодан на дорогу и, нагнувшись, стал собирать в него картошку.

Раздался скрип тормозов.

— Ты чего здесь расселся, мать твою так-перетак!

Удалов поднял голову.

Рядом с ним стоял мотоцикл. В седле, упершись ногой в асфальт, сидел старый знакомый — сержант Пилипенко. Только он был при усах и в капитанских погонах.

— Ты что, не знаешь, какая это трасса? Я тебя живо изолирую!

— Сема, Пилипенко! — удивился Удалов. — Какая еще трасса!

— А, это ты, — сказал Пилипенко. Узнал все-таки. — Ты чего вырядился?

А ничего особенного на Удалове не было — плащ, сделанный в Гусляре кооперативной фабрикой «Мода Парижской Коммуны», голландская шляпа, купленная в универмаге, и армянские штиблеты — одежда как одежда.

— Что ты здесь делаешь? — спросил с подозрением бывший сержант, а ныне капитан Пилипенко.

— Видишь же, — ответил Удалов. — Картошку рассыпал.

— Картошку! Откуда взял?

— Послушай, Пилипенко, ты что себе позволяешь? — спросил Удалов. — Я же тебя с детства знаю.

Удалов оглянулся в поисках Зины, но ее нигде не было, и он решил взять все на себя.

— Моя картошка, — сказал Удалов, почти не колеблясь.

— Ты меня удивляешь, — сказал Пилипенко. — В твоем-то положении.

— А чем тебе не нравится мое положение?

— Шутишь?

— Не шучу — спрашиваю.

— Давай, скорей собирай, чего дорогу занимаешь? — совсем осерчал Пилипенко и стал подгонять носком сапога картофелины поближе к Удалову.

Вдали послышался тревожный вой.

— С дороги! — взревел Пилипенко. Удалов, так и не закрыв чемодана, оттащил его на обочину.

— Закрывай! — крикнул Пилипенко и нажал на газ. Мотоцикл подпрыгнул и понесся вперед.

Удалов закрыл чемодан и распрямился.

И тут же из-за поворота вылетела черная «волга» с двумя флажками, как у посольской машины, — справа государственный, слева — с гуслярским гербом: ладья под парусом, на корме сидит певец с гуслями, а над мачтой медвежья нога под красной звездочкой.

В машине мелькнул знакомый профиль, на мгновение голова повернулась и глаза уперлись в лицо Удалова. Удалов не успел угадать — кто едет.

За первой «волгой» мчались еще две, серая и зеленая, потом «жигули» и напоследок мотоциклист в милицейской форме.

Кортеж пролетел мимо и растворился, оставив газовый туман и ошметки пронзительных звуков.

Удалов обернулся к кустам у дороги и спросил:

— Зина, ты здесь?

— Я здесь, — послышалось в ответ.

Сочкина выбралась из кустов. Она была бледной, руки тряслись.

— Кто это был? — спросил Удалов.

— Он, — ответила Зина, — с охоты возвращаются. Неужели не догадались?

— Я пошутил, — сказал Удалов.

— А мне не до шуток. Думала, конец мне пришел.

— Да ты что? — удивился Удалов. — Что ты такого сделала, чтобы пугаться?

— Корнелий Иванович, — сказала с укором Зиночка. — Вы со мной в одном городе живете, ваша роль мне, к сожалению, известна. Одно мне непонятно — почему вы на себя мое преступление взяли, головой рискуете?

Удалов поднял чемодан и пошел по шоссе. Зина шла рядом.

— Я знаю, в чем дело, — сказала она. — В вас совесть заговорила. Мне Ксения говорила, что вы не такой подонок, как кажетесь. Я ей не поверила.

— Где же она тебе это говорила?

Тут Зина остановилась, поглядела на Удалова и сказала загадочно:

— Там, где картошка растет. — И вдруг взъярилась: — Лицемер проклятьій! Отдайте мне чемодані

Удалов вернул чемодан.

— А теперь уходите, — сказала Зина. — Я не знаю, может, у вас в душе и шевельнулось что-то, но скорее всего это страх перед расплатой. Прощайте. Я вас не видела, вы меня не видели.

Удалову стало ясно, что лучше вопросов не задавать. Чего-то он не понимает, за что-то Зина его не любит. А ведь еще вчера у них были чудесные отношения. Правда, не здесь.

Зина свернула с шоссе на тропинку, а Удалов вошел в Великий Гусляр.

Одноэтажные домики окраины прятались в облетающих садах, темнела чаща городского парка За ним дома повыше, колокольни и купола церквей. Издали — похоже на родной