В этот момент Молотов выкрикнул предложение включить солдат в состав Совета и отныне называть его Советом рабочих и солдатских депутатов. Некоторые современники и историки этот факт оспаривают, доказывают, что предложение это прозвучало не 27 февраля, а 28-го или даже 1 марта. Допускаю. Хотя Николай Суханов в своих воспоминаниях совершенно определенно пишет, что после выступлений солдат «было тут же предложено и принято при бурных аплодисментах слить воедино революционную армию и пролетариат столицы, создать единую организацию, называться отныне Советом рабочих и солдатских депутатов»[1954]. Керенский также припоминал, как 27 февраля «по предложению Молотова было решено, несмотря на протесты меньшевиков и некоторых социалистов — революционеров, обратиться ко всем частям Петроградского гарнизона с предложением направить в Совет своих депутатов»[1955]. Сам Молотов тоже гордился своей инициативой, хотя полагал, что она была просто органическим развитием предыдущей революционной практики большевиков: «По нашей инициативе, по инициативе большевиков, Петроградский Совет рабочих депутатов за какие-нибудь день-два превратился в Совет рабочих и солдатских депутатов. Мы с первого же дня (выделено мною — В. Н.) добивались участия представителей солдат в Совете. И этим был сделан важный шаг вперед после революции 1905–1906 годов. Мы понимали, что это необходимо для установления боевой смычки передовых рабочих с революционным крестьянством, особенно в условиях войны. В этом мы видели залог сплочения революционных сил народа против буржуазно-помещичьего блока реакционных сил в лице Думского Комитета, не выпускавшего государственную власть из своих рук»[1956].

Вслед за «солдатской» частью первого заседания Совета началась «продовольственная». Из доклада Франкорусского выяснилось, что положение с продуктами питания в городе вовсе не катастрофическое. Союзы Земств и Городов, а также интендантство располагали значительным количеством продовольствия. Собрание постановило использовать для снабжения армии и населения все интендантские, общественные и частные запасы. Для проведения в жизнь этого решения была сформирована продовольственная комиссия во главе с Громаном, которая тут же удалилась для работы. Как не без иронии отмечал С. С. Ольденбург, «Таврический дворец превращался не только в боевой штаб, но и в питательный пункт. Это сразу создавало практическую связь между «Советом» и солдатской массой»[1957].

Вслед за этим была создана военная комиссия во главе с левыми эсерами Филлиповским и Мстиславским, которой поручалась не только дальнейшая организация революционных выступлений в армии, но также установление связи с воинскими частями и управление ими.

Некто Броунштейн напомнил собравшимся, что революция еще окончательно не победила — император в полном здравии и остается Верховным главнокомандующим. Президиум вздрогнул и предложил дать директивы о выделении заводами каждого десятого рабочего в отряды милиции и назначении в районы специальных эмиссаров для водворения порядка, борьбы с анархией и погромами. Всего таких эмиссаров было выбрано 10. Функции их были не ясны (скорее всего, они должны были лишь установить связи с районами), да и фамилии только троих или четверых известны (Шляпников, Пешехонов, Сурин, возможно, Демьянов). В начале марта эмиссаров незаметно переименуют в комиссаров.

В связи с вопросом об охране города возникло предложение о воззвании к населению от имени Совета. Потребовалось избрать литературную комиссию. В нее вошли Стеклов, Соколов, Пешехонов, Гриневич и Суханов, тотчас же приступившие к работе. Совет порешил немедленно приступить к выпуску своей газеты, дав рождение «Известиям». Издательские дела были поручены Борису Авилову, Владимиру Бонч-Бруевичу и Юрию Стеклову, которые с отрядом преображенцев отправились занимать лучшую в городе типографию газеты «Копейка», чтобы там начать выпуск газеты.

После полуночи в комнате, отгороженной занавеской от зала бюджетной комиссии, где только что закончилось заседание Совета, собрался его Исполком. На месте председателя Чхеидзе, который держался растерянно, молчаливо, машинально ставя на голосование поступавшие предложения. Шляпников от Бюро ЦК большевиков заявил о введении в состав Исполнительного комитета Молотова, инициативная группа Гвоздева — о вводе Батурского, от «межрайонки» вошел Юренев.

Несмотря на то, что в комнату то и дело вламывались делегации с докладами и требованиями директив, заседание прошло достаточно организованно. Из числа членов Исполкома были назначены уполномоченные, которые должны были создать и районные исполнительные комитеты. Намечены пункты сбора для вооружения рабочей милиции.

Встал вопрос об отношении с Временным комитетом Думы. После непродолжительной дискуссии решено было, что все члены Исполкома должны следить за тем, чтобы «господа Милюковы и Родзянки» не вступили в сделку с царизмом за спиной народа. В тот момент не вызвало серьезных возражений вхождение в состав Временного комитета Керенского и Чхеидзе, которым был дан наказ, чтобы ни одно значимое решение Комитета не было принято без ведома Исполкома.

После закрытия заседания Исполкома на бегу прошло совещание Русского бюро ЦК. Основной вопрос: заседая в Таврическом, не упустить бы выборы в Совет, которые с утра должны были начаться на предприятиях. Залуцкому было поручено связаться с Петербургским комитетом, чтобы его активисты двинулись на фабрики и заводы. Решили также организовать в Таврическом дворце постоянную большевистскую явку — дежурство секретаря или членов Бюро Центрального Комитета.

Кому в итоге принадлежала власть? Никому в отдельности, но сразу — целому ряду учреждений и лиц, распоряжавшихся одновременно. В Таврическом дворце и в столице в целом Совет в тот момент пользовался, пожалуй, не меньшим влиянием, чем ВКГД. Само его размещение в Таврическом дворце придавало Совету легитимность. «В глазах политически неискушенных обывателей из-за непосредственной близости Совета к новому правительству этот институт представлялся им в какой-то мере равнозначным правительству и посему обладавшим властью в пределах всей страны»[1958], — напишет Керенский. И в марте в Таврический дворец шли послания, адресованные в «исполнительный комитет рабочих и солдатских депутатов Государственной думы». В общественном сознании не было привычки к разделению власти. Возникало знаменитое двоевластие, которому суждено было парализовать российский государственный механизм.

Первый серьезный конфликт произошел в первую же ночь, когда Родзянко и Энгельгардт явились в комнату № 42, уже занятую военной комиссией Совета. О дальнейшем поведал Мстиславский. Родзянко с порога произнес:

— Временный комитет Государственной думы постановил принять на себя восстановление порядка в городе, нарушенного последними событиями… Комендантом Петрограда назначается член Государственной думы, полковник Генерального штаба Энгельгардт.

— Штаб уже сложился, — отвечал оказавшийся в комнате Соколов, — штаб уже действует, люди подобрались… При чем тут полковник Энгельгардт!.. Дело сейчас не в водворении порядка, а в том, чтобы сейчас разбить Хабалова и Протопопова. Тут нужны не «назначенцы» от Высокого собрания, а революционеры.

В ответ Родзянко стукнул ладонью по столу:

— Нет уж, господа, если вы нас заставили впутаться в это дело, так уж потрудитесь слушаться!