из Манифеста ЦК? Хорошо ведь! Поздравляю!»[1945]. А в письме В. Карпинскому он скажет: «ЦК есть в Питере (во «Frankfurter Zeitung» были выдержки из его манифеста — прелесть!)»[1946].

Шляпников, который днем был в городе, узнал о предстоявшем заседании Совета на квартире Горького и вместе с Сухановым тут же направился в Таврический дворец. Молотов и Залуцкий подошли попозже, когда заседание уже началось, столкнувшись с уже выбегавшим из зала Керенским, произнесшим краткую приветственную речь. Тот как радушный хозяин проводил Молотова и Залуцкого в помещение бюджетного комитета Думы.

Точное количество и состав участников исторического учредительного заседания Совета ни современникам, ни историкам установить не удалось. «Никакой проверки прибывших делегатов не было, — писал Шляпников. — Не было также и никакой регистрации представителей. Большинство, если не все поголовно, имели «устные» мандаты, без всяких удостоверений от заводов. Да и кто же мог проверять? Предполагалось всеми, что сегодняшнее собрание является инициативным, а настоящее с нормальным представительством мыслилось впоследствии»[1947]. Советский историк Совета Токарев после многолетних исследований пришел к заключению: «1) участники заседания делились на три группы — выборные от заводов и фабрик, солдатские представители, деятели партий и организаций; 2) количество выборных от предприятий не превышало 40–45 человек (и, видимо, только они принимали участие в выборах Исполкома); 3) определить численность двух следующих групп ввиду противоречий в воспоминаниях и отсутствия соответствующих сведений в документальных источниках не представляется возможным»[1948]. Именно это собрание неизвестного количества людей с неизвестными полномочиями легитимизировало создание могущественных Советов. Молотов припоминал, что всего в большом зале бюджетного комитета, где во всю величину комнаты стоял крытый сукном стол, собралось около 200 человек, Суханов называл около 250, и в собрание постоянно вливались все новые люди с Бог весть какими полномочиями, мандатами и целями.

«Открытие первого заседания первого Петербургского Совета рабочих депутатов произошло коллективно, сумбурно, одновременно целой группой лиц, в которой были Н. Д. Соколов, К. А. Гвоздев, Эрлих, Панков и другие, имена которых не сохранились в моей памяти, — свидетельствовал Шляпников. — Наконец Н. Д. Соколову удалось уже одному открыть собрание и предложить избрать председателя»[1949]. Были выкрикнуты и тут же без возражения или голосования сочтены избранными и заняли свои места Чхеидзе, Керенский и Скобелев. После этого «Керенский прокричал несколько ничего не значащих фраз, долженствующих изображать гимн народной революции», и выбежал из зала.

Потом выбрали мандатную комиссию в составе Соколова, Эрлиха, Гвоздева. Проверка мандатов проходила в соседней комнате и продолжалась не более четверти часа. Никакой повестки дня утверждено не было, собрание больше напоминало митинг. Во главе стола Матвей Скобелев с холеной белокурой бородой и русыми волнистыми волосами, похожий на светского ухажера; и седобородый и лысоватый Карло Чхеидзе.

Суханов описывал диспозицию: «Вон Шляпников, — он пытается созвать и рассадить около себя своих большевиков. Гвоздев, с огромной шелковой розеткой в петлице, собирает правую вокруг своей «рабочей группы Центр, военно-промышленного комитета». Другие — меньшевики — виднелись около недоумевающей фигуры Чхеидзе, от которого в ответ на бесконечные вопросы доносились обрывки фраз:

— Я не знаю, господа, я ничего не знаю…

Из с.-р. был налицо Зензинов и несколько из тех, кого было привычно видеть вместе с ним — интеллигентов и студентов (будущих правых с-ров)». Левые эсеры-рабочие кучковались возле Петра Александровича. У головы стола Хрусталев-Носарь, пристававший ко всем в президиуме с ценными рекомендациями, почерпнутыми из его опыта руководства Советом в 1905 г.[1950]

В воздухе витал вопрос о власти. Про себя и друг другу его задавали все, но никто не решался вынести на обсуждение Совета. Эсеры и меньшевики не спешили форсировать события, большевиков было мало, и по своему авторитету они уступали представителям других партий. Поэтому борьба пошла не за власть Совета, а за власть внутри Совета при выборах его Исполнительного комитета и председателя. Кто-то из меньшевиков-оборонцев предложил кандидатуру Хрусталева-Носаря. Взвился Шляпников и заклеймил этого сотрудника консервативного «Нового времени» как ренегата социализма, клеветника и антисемита. К этому времени Хрусталев-Носарь успел уже всем в президиуме так надоесть, что призыв большевиков исключить его из списка для голосования встретил полное одобрение. Вместо него меньшевики выдвинули Чхеидзе и Скобелева, эсеры — Керенского, и дальше имена выкрикивались из зала самым неорганизованным порядком: Александрович! Гвоздев! Гриневич! Панков! Сурин! Белении! (Под псевдонимом Белении тогда скрывался Шляпников.) Петров! (Залуцкий).

Избранными считались набравшие больше половины решающих голосов, то есть хватало поддержки чуть больше 20 делегатов. Помимо президиума собрания (Чхеидзе — председатель, Керенский, Скобелев — товарищи председателя) в исполком были избраны: Гвоздев, Гриневич-Шехтер, Панков, Соколов (секретарь исполкома), Александрович-Дмитревский, Беленин-Шляпников, Павлович-Красиков, Петров-Залуцкий, Стеклов-Нахамкес, Суханов-Гиммер, Шатров-Соколовский. Масонами среди них были Чхеидзе, Керенский, Скобелев, Соколов и Суханов[1951]. В идеологическом отношении состав исполкома изначально оказался чрезвычайно левым. Главный организатор Совета Кузьма Гвоздев оказался в изоляции. Как пренебрежительно заметил Суханов, «правую Исполнительного комитета из «выборных» представлял один махровый оборонец Гвоздев». Приближались к нему по взглядам Чхеидзе и Скобелев. Что касается Гриневича, Капелинского, Панкова и Соколовского, то они принадлежали в меньшевикам-циммервальдистам. Близки к ним были формально не принадлежавшие тогда к каким-либо фракциям Соколов, Стеклов и Суханов. Красиков, Александрович и большевики были еще левее.

После оглашения результатов голосования слово взял Шляпников. «Вслед за выборами Временного Исполнительного Комитета я выношу предложение усилить Исполнительный Комитет введением в него партийного представительства. По этому вопросу я успел перекинуться своими соображениями с тт. Залуцким и Молотовым и сделал свое предложение от имени Бюро Центрального Комитета… После краткого обмена мнениями было принято, что три политических партии: 1) Российская Социал-Демократическая партия (большевиков), 2) Российская Социал-Демократическая партия (меньшевиков) и 3) Партия Социалистов-Революционеров — посылают с решающим голосом по три делегата каждая. Из этих трех мест одно место обязательно должно быть предоставлено Петербургским Комитетам партий»[1952]. Шляпников забыл добавить, что в дополнение к этим трем партиям право делегировать представителей, правда только по 2, было распространено также на трудовиков и народных социалистов.

Решили обсуждать продовольственный вопрос, кто-то уже взял слово, но тут раздались крики о том, что не мешало бы выслушать главных героев дня — солдат. Требование с энтузиазмом было поддержано. «Зал слушал, как дети слушают чудесную, дух захватывающую и наизусть известную сказку, затаив дыхание, с вытянутыми шеями и невидящими глазами, — писал Суханов.

— Мы собрались… Нам велели сказать… Офицеры скрылись… Чтобы в Совет рабочих депутатов… велели сказать, что не хотим больше служить против народа, присоединяемся к братьям-рабочим, заодно, чтобы защищать народное дело… Положим за это жизнь. Общее наше собрание велело приветствовать… Да здравствует революция! — уже совсем