Как сильно дул ветер и как мучительно, пронизывающе холодно было, когда они спускались в туннели!

Не то что на Зеленой. Совсем не так, как на Зеленой.

Бомба взорвалась, и Гиацинт испугалась, что их лошадь погибла. Гиацинт, жутко замерзшая и немного грязная, была так прекрасна в тусклом свете и снегопаде, что на нее было трудно смотреть. Крапива была веселой и храброй, но Гиацинт была очаровательна, всегда очаровательна и всегда находила новые способы быть привлекательной, даже когда она была измучена или выкрикивала проклятия. Гиацинт ненавидела всех мужчин, ненавидела их всех скопом, за то, что они ей говорили, и за то, что она была вынуждена делать ради денег, за унижения, которые были хуже испорченной рыбы.

Он любил Крапиву — Крапиву, которую мать возненавидела с момента зачатия, на что ясно указывало ее имя, — и всем сердцем завидовал патере Шелку с его Гиацинт (прекрасной, дикой Гиацинт).

Он споткнулся, упал, снова поднялся, слишком усталый, чтобы ругаться, и стал искать золотой прямоугольник, но тот исчез. Он обнаружил, что устал. Слабость, усталость, головокружение — и зачем? Вздохнув, он опустился на колени и растянулся на мягкой, наполовину созревшей пшенице.

Если бы Гиацинт действительно принадлежала ему, он никогда бы не поехал на Синюю, никогда бы не поехал на Зеленую, никогда бы не умер на Зеленой…

Впервые он признался себе, что действительно мертв, что умер в медицинском отсеке разграбленного посадочного аппарата, который так отчаянно пытался починить. Это снова был виток, Виток, в котором он родился, и это была единственная загробная жизнь, дарованная ему.

Если бы он каким-то образом обладал Гиацинт, то все еще находился бы на Витке длинного солнца. Он не обладал ею, и все же он был здесь, только без Длинного солнца.

Его глаза закрылись сами собой, но он видел закрытыми не меньше, чем открытыми; мягкий холодный вихрь снега другого дня заполнил его разум, насмехаясь над сухим жаром черной ночи.

Над головой захлопали крылья, и грубый голос позвал:

— Шелк? Шелк? Шелк?

Он не ответил.

Третий член нашей компании — моя дочь Джали. Она среднего роста, рыжеволосая и привлекательная, с гладким миндалевидным лицом и лукавой улыбкой, которую многие находят пленительной. Белый мул принадлежит ей; она носит толстое шерстяное платье под широким теплым пальто из меха снежного кота, доходящее до голенищ ее лайковых сапог. Холод делает ее медлительной и сонной, и она боится — как и я сам, — что замерзнет насмерть, как мой бедный друг Фава.

Джали талантлива, хотя с моей стороны было бы неразумно говорить, как именно. Она освободила руки от пут, как только бандиты ушли. Она может легко освободиться от любых оков, и ее большой белый мул терпит ее, хотя, естественно, немного боится. Наши лошади впадают в панику, если Джали подъезжает слишком близко — но, возможно, я уже сказал слишком много.

О себе самом я могу рассказать еще меньше. Я — Рог, отец Шкуры и Джали. Я выше среднего роста, худой, с простым, костлявым лицом и белыми волосами, длинными и густыми, как у женщины. Я ношу сапоги из овчины, такие же, какие у Шкуры, и длинную куртку из овчины поверх старой темной сутаны, в которой покинул Гаон.

Теперь вы знаете нас — всех четверых, — и мне нужно немного отдохнуть.



 

Мы надеялись добраться до побережья сегодня, но никаких признаков его нет. Я спросил Шкуру, не будем ли мы в нескольких днях пути к северу от Нового Вайрона, когда достигнем моря. Он сказал, что ехать по меньшей мере неделю. Без сомнения, он прав, но я был бы признателен за бо́льший оптимизм. Кажется вероятным, что мы находимся к северу от Нового Вайрона, и поэтому мы пройдем мимо Ящерицы, прежде чем достигнем города. Мы пройдем мимо острова, но без лодки нам туда не добраться. Как бы мне ни хотелось увидеть Крапиву (и Копыто?), мою фабрику и дом, я смирился с тем, что сначала поеду в Новый Вайрон, продам наших лошадей и кое-что из добычи и куплю лодку.

Шкура и Джали спят. Это беспокоит меня, потому что обычно она спит очень мало; но она около костра, и ей настолько тепло, насколько я могу обеспечить: она лежит на двух одеялах, накрытая тремя, а также ее большим пальто. Ее лицо...

Я послал Орева искать море. Он не так искусен, как мне бы хотелось, в оценке расстояния или в оценке сложности рек, болот и тому подобного; тем не менее, он сможет сказать мне что-то ценное. По крайней мере, я на это надеюсь. Джали могла бы вести разведку для нас в более теплую погоду, и это было бы лучше.

Завтра мы должны найти место, где сможем купить больше еды. Если бы я думал, что Джали так же голодна, как я сейчас, я бы боялся спать.

Шкура разбудил меня, чтобы рассказать о своем сне. Он подумал, что это может быть важно, и, возможно, так оно и есть. Теперь он снова спит, но я буду сидеть до рассвета, который уже бы наступил, если бы небо было чистым.

— Это было так странно, Отец. Я вообще не знал, что сплю, пока все не закончилось, и это был очень долгий сон.

Я кивнул:

— Говорят, что ты практически бодрствуешь, если знаешь, что спишь.

— Я не знал, но проснулся в ту же минуту, как все закончилось, а это было всего минуту назад. Может быть, мне не следовало так хлопать тебя по плечу.

— Сейчас уже слишком поздно об этом думать. — Я зевнул и потянулся, веря — тогда, — что смогу довольно быстро снова заснуть.

— Тебе что-нибудь принести? Выпить или еще что-нибудь? Осталось еще много вина.

Я покачал головой и предложил ему рассказать свой сон, так как он разбудил меня для этой цели.

— Я был в большом-пребольшом доме. Похожем на дворец. Я никогда не видел настоящего, но дом был похож на Дворец кальде, о котором рассказывали вы с мамой. Только он был не такой величественный — скорее огромная кухня с множеством комнат. Я знаю, что это звучит довольно глупо.

— Похожим на сон, по крайней мере.

— И залы, и кладовые, и всякая всячина, и столы, и стулья, и множество больших шкафов из какого-то светлого дерева, гладкого и вощеного, но, знаешь, не резного или раскрашенного. Некоторые стулья были перевернуты. Во сне я обычно не ощущаю запахов, но в этом все время чувствовал запах еды — мяса с большим количеством перца, которое варилось в горшке, и выпекаемого хлеба.

— Это потому, что ты был голоден, — сказал я. — Люди, которые ложатся спать голодными, склонны видеть сны о еде.

— Я ни разу не видел там еду, но запах стоял в воздухе все время. Я ходил вокруг... не знаю, как это объяснить.

— В таком случае не стоит и пытаться.

— Я был моложе. Я не могу точно сказать, сколько мне было лет, но во сне я был моложе.

— Мне бы очень хотелось увидеть такой сон.

— Я боялся, что встречу Копыто. Я чувствовал, что он будет злиться на меня за то, что я моложе, и он будет больше и сильнее, чем я. Я долго шел и иногда видел, как в комнаты входят высокие мужчины с большим количеством ног, но я не мог открыть двери, и по большей части не пытался. Иногда они поджидали меня у стены, где я не мог их хорошо разглядеть, потому что там был буфет или что-то еще, и я боялся смотреть. Ты опять делаешь маленькие круги, Отец. Что это?