Что на самом деле было-то? Какую он роль сыграл в этой вселенской драме расширяющегося Контакта?.. Ладно, с ломом действительно вышло не очень чтобы того, перебор. Но ведь если бы не прилетел вовремя, не поднялся, не остановил – всё! Через десяток-другой верхних К-минут (то есть через нижние секунды) включили бы, запустили в МВ сквозь барьер «язык»… не с первого, так со второго раза ухватили бы миллиарднотонный ком антивещества – и конец. Их нет, Земли нет.

И что, это был бы Контакт МВ/Большая Вселенная?

В том-то и дело, что вряд ли: Шар сразу закрылся бы. Закуклился. И полетел дальше.

«Э, да что я об этом знаю?! Может, и про Контакт придумал зря?.. Если бы не вспомнил о том файле Валерьяна Вениаминовича. Если бы не постиг. Если бы не прилетел… впрочем, поняв, я уже не мог не прилететь. А вспомнил от наблюдения той сверхновой, вспышки, уничтожившей свой мир; от подспудной какой-то тревоги, ассоциации… То есть вроде бы не мог и не вспомнить?!.. Со мной делалось от самого начала? С нами всеми?..

Но этот лом, черт бы его взял, который нелегкая мне поднесла на каком-то этаже. И навязавшаяся в уме поговорка „против лома нет приема“. Кто-то будто подстроил эту сцену – и наслаждался ею. Вот, мол, твое место, мыслящая мошка».

Это наиболее жгло ему память. Поэтому стоически принял от НетСурьеза и насчет «навалил в штаны». Навалить не навалил, но был весь во власти очень сильного чувства. Его будто возносила в башне некая пси-волна… сопротивления, что ли? Ведь ясно же, что рациональней было не переть так наверх, а с проходной по монитору связаться с крышей самому. Это вышло бы и куда быстрее того подъема. А если не с проходной, а с пятого-шестого уровня, с Внешкольца, где всегда связь и дежурный, так и вовсе. И строго, категорически запретить. Остановить работу. А потом уж подняться, объяснить: так, мол, и так.

Нет, понесло. Чувство это и понесло. Так, может, оно и было главным, главнее рациональных соображений?

«Не знаю… Может быть, вообще не я спас, а Буров, привыкший ночевать дома. Если бы он был там – с его умением пришпорить работу… В какой мере мы существуем? В какой кажемся себе?..»

И снова Варфоломей Дормидонтович чувствовал себя одинокой мошкой со вселенскими мыслями. Только теперь без лома.

(И не понимал бедный Бармалеич в академической испорченности своей, что сама мать-первичка далеко не бесстрастна, что чувства в мировых процессах весят не менее законов природы, выражаемых формулами.

Это вообще наилучше разумеют политические и религиозные демагоги. Отсюда их речи с разжиганием страстей, факельные шествия, молебенные завывания, публичные процессы и шоу перед телекамерами. Чтоб со взрыдом матерным, с «ыыы!..», как при совокуплениях… и вообще, чав-чав и хрясь-вдрызь всей эмоциональной ряшкой. Заодно и промежностью, и задницей. Счастьишко, главное, за всем этим светит. Фальшивой субстанции «счастья» сколько было, столько и останется, зато мировые процессы – в частности, понятые Корневым – исполнятся.

А с ломом, конечно, было смачнее, чем без него.)

6

С этого дня в табло времен «верхних» включили еще одну отсчетную дату:

со всеми дополнительными К-причиндалами по уровням как дату вероятного конца мира.

Если точнее, то планеты Земля и, возможно, Солнечной системы; но для нас это все равно. И отсчетик пошел; каждый мог нажать кнопочку на ЧЛВ и увидеть на экранчике, сколько прожил дней и часов после – можно по земному, можно в К-усреднении… Но главное, столько дней, часов и минут их уже могло не быть, а раз есть, дарованы, то спасибо Вселенной, случаю и Любарскому с ломом.

С секундами не уточняли, но что вторую минуту могли не пережить – опоздай Любарский на эту единственную, длящуюся наверху два с половиной часа. Начали бы опыт – и не с первой, так со второй-третьей попытки схватили в Меняющейся Вселенной не то.

Наиболее выразительно выглядел этот момент именно с десятичной дробью, «по-любарски». Привыкли и к ним, к тому, что они наращиваются до нескольких девяток после запятой, потом с нулей начинается следующий день текущий; а этот мог на этой дроби, на первой трети суток оборваться – как на незаконченной фразе лектора, на вздернутой в церемониальном парадном шаге ноге – и далее не было бы ничего. Оборванное «ноя…» тоже несло в себе этот оттенок.

– Раз такое дело, – сказал Толюня, – давайте впишем еще один Момент-ноль. Предыдущий.

– Какой это? – повернулись к нему.

– Двадцать шестое апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, два часа пятьдесят минут, когда вышел из режима четвертый реактор Чернобыльской АЭС. Если бы сто девяносто тонн урана в нем рванули по-настоящему, тоже все кончилось бы на Земле.

– А что, – поддержал Иерихонский, – и ту дату легко пересчитать. Это будет «Момент-ноль: двадцать пятое точка сто восемнадцатое апре…». А?

– Если на то пошло, – вступил полковник Волков, оказавшийся здесь, – тогда надо и от Карибского кризиса шестьдесят третьего года. Там тоже были Моменты-0.

– Нет, не надо, – сказал Буров, – в тех мы не участвовали.

Эта дата, повторю, появилась только на часах «верхних»; в табло времен массового обозрения на этажах и в помещениях она не попала. И в информсети института об этом происшествии также ничего не сообщалось. Тоже был небольшой спор, который также погасила реплика Бурова:

– Сообщить такое – это то же самое, что самим обрезать канаты и отпустить Шар с миром. Или даже помочь ему удалиться за атмосферу, в космос. Нам же житья не будет. Вы этого хотите?

Этого не хотели. Невзирая ни на что.

Крупны, даже громадны были действия ниивцев в эти два месяца. И Земля оказалась для них мала и тесна, поэтому естественно, что они вышли в космос: сначала в околосолнечный за астероидами, потом в МВ в Шаре. Была в их размахе некоторая соразмерность вселенским событиям, дрейфу М31 например. Но открытие Пеца – Любарского было неизмеримо крупнее, огромнее, вселенскее.

Наверху была не МВ, залежь НПВ и МВ-светил, откуда это можно черпать для всяких интересных дел, – а Вселенная. Еще более мощная и страшная в своей изменчивости, с размахом от вещества до антивещества, чем та, что окрест.

Громадность этого факта спускала их кувырком вниз.

…И получалось, что МВ-солнца светят зря, что вся гигантская работа по проекту К-Атлантиды была напрасна.

«Тема исчерпана и закрыта».

(…поскольку назревают претензии, что автор мало уделяет внимания личной жизни и особенно лирическим переживаниям своих героев, то мы сейчас не просто восполним недостаток этого дела в романе, но эпиграфами к главам этой части ахнем по любовной лирике в галактическом масштабе. Так сказать, по площадям. Для выполне плана.