— Ты не будешь их преследовать. Я запрещаю.

Дориан собрал все силы, чтобы подчеркнуть настоятельность своего приказа.

— Но если немедленно не начать преследование, они уйдут!

Башир видел, что у него отнимают возможность отличиться, и искоса взглянул на Бен-Абрама.

— Возможно, тяжелая рана помутила твой разум, великий господин.

Дориан приподнялся на локте.

— Клянусь именем Аллаха! Если ты нарушишь мой приказ, я насажу твою голову на свое копье и похороню тебя в свиной шкуре.

Наступило долгое молчание. Наконец Башир сказал:

— Не согласится ли великий господин повторить свой приказ в присутствии четверых старших военачальников, чтобы они стали свидетелями: не моя трусость помешала нам догнать побежденного противника?

Четверо старших военачальников вошли в шатер, и Дориан при них повторил приказ, потом отослал их. Когда Башир собрался выйти за ними, Дориан остановил его.

— Это настолько тайное дело, что я не могу объяснить даже тебе, Башир. Прости, если обидел. Знай, я по-прежнему высоко тебя ценю.

Башир поклонился, приложив руки к сердцу и губам, но его лицо, когда он выходил из шатра, было холодным и враждебным. Снаружи послышался его гневный голос: он приказывал остаться на месте.

Дориан как будто уснул. В шатре повисла тяжелая тишина. Ясмини вытирала мокрой тканью пот со лба Дориана.

Немного погодя Дориан пошевелился и открыл глаза. Он поглядел сначала на Ясмини, потом на Бен-Абрама.

— Мы одни? — спросил он, и они кивнули. — Садись поближе, отец. Я кое-что должен тебе сказать.

Когда Ясмини хотела встать и выйти из палатки, Дориан задержал ее руку. Оба наклонились к нему, и Дориан негромко заговорил:

— Человек, ранивший меня, — мой брат. Поэтому я не мог послать за ними Башира.

— Разве это возможно, Доули?

Ясмини смотрела ему в глаза.

— Да, — ответил за него Бен-Абрам. — Я знаю его брата. Это возможно.

— Расскажи ей, отец. Мне трудно говорить. Объясни ей.

Бен-Абрам с минуту собирался с мыслями, потом заговорил тихо, чтобы за пределами шатра никто не мог его услышать. Он рассказал Ясмини, как Дориана ребенком захватили и продали в рабство, как аль-Малик купил его у пиратов и усыновил.

— Я встречался с ним лицом к лицу, с братом аль-Салила. Я хорошо узнал его на острове, после того как он уничтожил гнездо пиратов. Его зовут Том. Я был его пленником, но он отпустил меня и отправил с известием к аль-Салилу. Он пообещал, что никогда не откажется от поисков брата и когда-нибудь найдет его и освободит.

Ясмини в поисках подтверждения взглянула на Дориана, и тот кивнул.

— Тогда почему он не сдержал клятву, этот твой верный брат? — спросила она.

Дориан смутился.

— Не могу ответить, — признался он. — Брат Том никогда не отказывался от клятв. Вероятно, за столько лет он просто забыл меня.

— Нет, — сказал Бен-Абрам. — Есть нечто такое, чего ты не знал, а я не мог тебе сказать. Твой брат, разыскивая тебя, вернулся на Занзибар.

Принц аль-Малик не хотел расставаться с тобой. Он послал к твоему брату муллу аль-Алламу. Аль-Аллама сказал, что аль-Амхара умер от лихорадки и на кладбище есть могильный камень с его именем.

— Так вот почему отец изменил мне имя на аль-Салил, — сказал Дориан. Он понял. Голос его зазвучал сильнее и увереннее. — Чтобы скрыть истину от Тома. Неудивительно, что брат отказался от поисков.

Он закрыл глаза и замолчал. Ясмини подумала, что он лишился чувств, но потом увидела, что из закрытых глаз Дориана выкатилась единственная слеза. Ее сердце сжалось от жалости к нему.

— Что ты будешь делать, любовь моя?

Она погладила его горячее раскрасневшееся лицо.

— Не знаю, — ответил он. — Все это так жестоко. Мне словно сердце режут саблей.

— Ты теперь мусульманин, — сказал Бен-Абрам. — Сможешь ли ты вернуться к своим корням?

— Поверит ли твой брат, что ты жив, если столько лет считал тебя мертвым? — спросила Ясмини.

— И как ты можешь обнимать его, зная, что он заклятый враг твоего отца калифа аль-Малика, враг твоего бога и твоего народа?

Бен-Абрам повернул нож в его сердце.

У Дориана не было ответа на эти вопросы. Он отвернулся лицом к кожаной стене палатки и нашел убежище в слабости, вызванной раной. Он то терял сознание, то приходил в себя, его терзала физическая боль, но еще больше — сила чувств, угрожавших разорвать сердце. Все это время Ясмини не отходила от него.

Армия много дней простояла лагерем под подъемом, пока шейх лежал в уединении своего шатра.

Под руководством Башира раненых собрали и соорудили для них навес под тенистыми деревьями. Раненых лечил Бен-Абрам. Мертвых похоронили, но тех, кто уже был погребен под камнями лавины, не тронули. Потом починили то, что было разбито и поломано, и наточили сабли. И все время ждали приказа. Но приказа не было. Башир аль-Синд гневно бродил по лагерю, набрасывался на каждого, кто попадался ему на пути, и люди разделяли его досаду.

Все жаждали возможности отомстить за товарищей, погибших в узком проходе, но не могли — без приказа аль-Салила.

По лагерю распространялись слухи, что Башир поднимет мятеж и откажется повиноваться раненому шейху. Говорили, что шейх умер, что он выздоровел, что он ночью сбежал, бросив их на произвол судьбы.

Потом по рядам поползли другие, еще более необычные слухи: будто с побережья на соединение с ними идет вторая экспедиционная армия под командованием принца царской крови. Объединив силы, они смогут наконец уничтожить неверных в их логове. Этот слух распространялся всего несколько часов, а потом все услышали далекий глухой грохот боевого барабана, вначале такой тихий, что его можно было спутать с туканьем собственного сердца. Арабские солдаты толпились на высоких местах, смотрели на равнину, слышали звуки рогов. Они увидели приближение великолепной армии. Впереди ехала группа военачальников.

Все в страхе смотрели, как незнакомые воины въехали в лагерь. Предводитель армии был в доспехах турецкого стиля, в шлеме, похожем на котел, с острием наверху, с прошитым клапаном на горле. Звонким голосом этот великолепный воин обратился к собравшимся:

— Я принц ибн-аль-Малик Абубакер. Люди Омана, верные и преданные солдаты, я принес вам печальное известие. Абд Мухаммад аль-Малик, мой отец и ваш калиф, умер в своем дворце в Маскате, сраженный мечом черного ангела.

Стон прокатился по рядам: большинство сражалось у Маската, чтобы посадить аль-Малика на Слоновий Трон, и все любили калифа. Солдаты опускались на колени и восклицали:

— Да помилует Аллах его душу!

Абубакер дал им выразить свое горе и поднял руку в перчатке, призывая к молчанию.