– Ну, лишняя проверка еще никому не повредила. Дом Хейнзов обыскали, но ничего особо интересного не нашли. Если вы думали, что Биллу известно, где миссис Мелтон…

– Я не знаю, что я думал! – раздраженно перебил Мелтон. – А что полиция собирается обыскивать дом, вы уже говорили. Это все новости?

– Нет… – замялся я. – Мне тут кошмар приснился… Точнее, женская сумочка, увиденная сегодня утром в доме на Честер-лейн. Там было довольно темно, дубы-то совсем рядом, и я про нее забыл.

– Какого цвета сумочка? – Голос Мелтона казался натянутым, точно кожа на барабане.

– Темно-синяя или черная – говорю же, там света не хватало.

– Вам придется за ней вернуться! – рявкнул Мелтон.

– Зачем?

– Затем, что за это, помимо всего прочего, я плачу вам пятьсот долларов.

– У перечня услуг, выполняемых за пятьсот долларов, задумай я его составить, наверняка имелся бы предел.

– Слушай, парень, я многим тебе обязан, но забрать сумку – твоя работа, так что изволь постараться!

– Возможно, на крыльце караулит свора копов или же там тихо, как в курятнике на закате. Ни первый, ни второй вариант мне не нравится. А глендейлским домом я вообще сыт по горло.

Мелтон не издал ни звука, и я, вздохнув поглубже, нанес второй удар:

– Тем более, мне кажется, вам известно, где ваша жена. Гудвин столкнулся с ней в отеле «Олимпия», а несколько дней назад получил от нее чек. Вы встретили его на улице и пусть не напрямую, но помогли тот чек обналичить. Да вы сами все знаете, а меня наняли, чтобы заново прошел по следам Джулии и проверил, хорошо ли их замели.

Тишина в трубке стала гробовой, а потом послышался тихий бесстрастный голос Мелтона:

– Ладно, Далмас, ваша взяла. С чеком вы верно разобрались: нас действительно шантажировали. Однако я не знаю, где жена. Правда не знаю… А сумку нужно забрать. Как насчет семисот пятидесяти долларов?

– Вот, уже лучше, гораздо лучше! Когда я смогу их получить?

– Сегодня, если согласны на чек. Наличными я сейчас наберу от силы долларов восемьдесят.

Я замялся и почувствовал, как мое лицо расплывается в ухмылке.

– Ладно… Договорились. Если копы не устроили слет в Глендейле, сумку я принесу.

От облегчения Мелтон чуть ли не присвистнул:

– Где вы сейчас?

– В Асузе, – соврал я. – На Честер-лейн буду минут через тридцать.

– Уверен, что смогу оправдать ваше доверие, – во второй раз с момента нашего знакомства заявил Мелтон. – Впрочем, Далмас, вы увязли в этом деле по самое некуда!

– Ну, мне не привыкать, – отозвался я и повесил трубку.

Я поехал на бульвар Чеви-Чейз, а затем к Честер-лейн. Поворот привел меня к новому дому, что стоял напротив бунгало Гудвина. Вокруг ни малейших признаков жизни: ни машин, ни постов полиции. Такой шанс упускать не следовало, равно как и другой, особого оптимизма не внушавший.

Подрулив к гаражу нового дома, я поднял оказавшуюся незакрытой дверь, поставил машину, выскользнул на улицу – все беззвучно, будто за мной охотились индейцы. Решив использовать растущие на заднем дворе дубы в корыстных целях, я спрятался за самым большим из них, сел на траву и глотнул виски.

Время превратилось в тягучий сироп. Я подозревал, что к мистеру Гудвину пожалуют гости, но когда именно – не знал. Долго ждать не пришлось.

Минут через пятнадцать среди деревьев на Честер-лейн мелькнул силуэт автомобиля. Фары не горели, что обнадеживало. Урчание мотора затихло где-то поблизости, негромко хлопнула дверца, и из-за угла показалась тень, бесшумная и совсем маленькая. Хм, тень Говарда Мелтона была бы на добрый фут выше, да и за такое короткое время он явно не успел бы приехать из Беверли-Хиллз.

Тень метнулась к черному ходу, распахнула дверь и исчезла во мраке – еще гуще и непрогляднее уличного. Я поднялся, по мягкой влажной траве скользнул на веранду мистера Гудвина, оттуда – на кухню и, замерев, обратился в слух. Только слушать было нечего: в доме царила тишина. Я вытащил пистолет и, стараясь не делать глубоких вдохов, зажал рукоять в ладони. А потом случилось нечто странное: под навесной дверью в гостиную появилась полоска света. Тень включила свет! Хм, как неосмотрительно с ее стороны. Я пересек гостиную и распахнул створку. Через арку гостиной свет хлынул в столовую, и я направился туда же. Зря, ох зря.

Один шаг за арку, и сзади раздался голос:

– Брось пушку и иди дальше.

Я взглянул на «тень»: невысокая, довольно миловидная, а пистолет держит очень ровно и уверенно.

– Умником тебя не назовешь, – заметила она, – правда?

Я разжал пальцы, и пистолет скользнул на пол. Сделав четыре шага, я обернулся и покачал головой:

– Нет, не назовешь.

Женщина промолчала и к брошенному стволу не притронулась. Медленно отступая, она поворачивалась до тех пор, пока не оказалась лицом ко мне. Только я смотрел не на нее, а на парчовое кресло со скамеечкой, на которой по-прежнему покоились ноги в белых парусиновых туфлях. Мистер Ланселот Гудвин не изменил расслабленной позы. Левая рука возлежала на парчовом подлокотнике, правая свисала, едва не касаясь маленького пистолета на полу. Капелька крови на подбородке потемнела и засохла, а на лице появилась восковая бледность.

Я перевел взгляд на женщину: на ней были отглаженные синие брюки, двубортный жакет, заломленная набок шляпка, а волосы не просто рыжие или цвета красного дерева… Длинные, завитые на концах, они отливали синевой. Ясно, крашеные. На щеках горел второпях нанесенный румянец. Рыжая навела на меня пушку и улыбнулась, недобро так улыбнулась.

– Здравствуйте, миссис Мелтон. Похоже, вы далеко не впервые держите в руках пистолет.

– За тобой кресло. Сейчас ты сядешь, уберешь руки за голову и постараешься не шевелиться. Это очень важно, никаких фокусов! – Рыжая осклабилась, продемонстрировав не только зубы, но и десны.

Я послушался, и улыбка тут же сползла с решительного, хотя и вполне миловидного личика.

– Нужно подождать. Это важно. Ты наверняка и сам догадываешься насколько.

– В гостиной пахнет смертью, – заметил я. – Полагаю, это тоже важно.

– Просто подожди, шутник.

– В Калифорнии женщин больше не вешают, – напомнил я. – Но два трупа куда серьезнее одного. Лет на пятнадцать серьезнее. Подумай как следует.

Рыжая не ответила. Пистолет в маленькой ручке даже не дрогнул. Этот пистолет был потяжелее, чем якобы выпавший из руки Ланса Гудвина, но особых проблем у дамы не вызывал. Она прислушивалась к звукам, доносящимся с улицы, а на меня внимания почти не обращала. Равнодушные минуты сменяли одна другую, и у меня заболели руки.