– Сударь, вы мне угрожаете, – сказал Франсуа, бледный от гнева и ярости.

– Нет, мой принц, я вновь только предупреждаю вас.

– О чем предупреждаете?

– О том, что моя жена не будет принадлежать никому другому!

– А я, господин глупец, – вскричал вне себя герцог Анжуйский, – я отвечаю вам, что вы предупреждаете меня слишком поздно и она уже принадлежит кое-кому!

Монсоро страшно вскрикнул и вцепился руками в свои волосы.

– Не вам ли? – прохрипел он. – Не вам ли, монсеньор?

Ему стоило только протянуть руку, все еще сжимавшую кинжал, и клинок вонзился бы в грудь принца. Франсуа отступил.

– Вы лишились рассудка, граф, – сказал он, готовясь позвонить в колокольчик.

– Нет, я вижу ясно, говорю разумно и понимаю правильно. Вы сказали, что моя жена принадлежит кому-то другому, вы так сказали.

– И повторяю.

– Назовите этого человека и приведите доказательства.

– Кто прятался сегодня ночью в двадцати шагах от ваших дверей, с мушкетом в руках?

– Я.

– Очень хорошо, граф, а в это время…

– В это время…

– У вас в доме, вернее, у вашей жены был мужчина.

– Вы видели, как он вошел?

– Я видел, как он вышел.

– Из дверей?

– Из окна.

– Вы узнали этого мужчину?

– Да, – сказал герцог.

– Назовите его, – вскричал Монсоро, – назовите его, монсеньор, или я ни за что не отвечаю.

Герцог провел рукою по лбу, и на губах его мелькнуло что-то вроде улыбки.

– Господин граф, – сказал он, – даю честное слово принца крови, клянусь господом моим и моей душой, через восемь дней я укажу вам человека, который обладает вашей женой.

– Вы клянетесь? – воскликнул Монсоро.

– Клянусь.

– Что ж, монсеньор, через восемь дней, – сказал граф и похлопал рукой по тому месту на груди, где лежала подписанная принцем бумага, – через восемь дней, или… вы понимаете?..

– Приходите через восемь дней, вот все, что я могу вам сказать.

– Хорошо, так даже лучше, – согласился Монсоро. – Через восемь дней ко мне вернутся все мои силы, а когда человек собирается мстить, ему нужны все силы.

Он отвесил герцогу прощальный поклон, в котором нетрудно было прочесть угрозу, и вышел.

Тем временем анжуйские дворяне, один за другим, возвратились в Париж.

Если бы мы сказали, что они приехали исполненные доверия, вы усомнились бы в этом. Слишком хорошо знали они короля, его брата и мать, чтобы думать, будто все может обойтись родственными объятиями.

У анжуйцев еще свежа была в памяти охота, которую устроили на них друзья короля, и после той мало приятной процедуры они не могли тешить себя надеждой на триумфальную встречу.

Поэтому они возвращались с опаской, пробирались в город незаметно, вооруженные до зубов, готовые стрелять при первом подозрительном движении; и по пути к Анжуйскому дворцу с полсотни раз обнажали шпагу против горожан, единственное преступление которых состояло лишь в том, что те позволяли себе глазеть на проезжающих мимо анжуйцев. Особенно лютовал Антрагэ, он винил во всех своих невзгодах господ королевских миньонов и дал себе клятву сказать им при случае пару теплых слов.

Антрагэ поделился своим планом с Рибейраком, человеком очень разумным, и тот заявил ему, что, прежде чем доставить себе подобное удовольствие, надо иметь поблизости границу, а то и все две.

– Это можно устроить, – ответил Антрагэ.

Герцог принял их очень хорошо.

Они были его людьми так же, как господа де Можирон, де Келюс, де Шомберг и д’Эпернон были людьми короля.

Для начала он сказал им:

– Друзья мои, здесь, кажется, собираются вас прикончить. Все идет к тому. Будьте очень осторожны.

– Мы уже осторожны, монсеньор, – ответил Антрагэ. – Но не подобает ли нам отправиться в Лувр засвидетельствовать его величеству наше нижайшее почтение? Ведь, в конце концов, если мы будем прятаться, это не сделает чести Анжу. Как вы полагаете?

– Вы правы, – сказал герцог. – Отправляйтесь, и, если хотите, я составлю вам компанию.

Молодые люди обменялись вопросительными взглядами. В эту минуту в зал вошел Бюсси и принялся обнимать друзей.

– Э! – сказал он. – Долго же вы добирались! Но что я слышу? Монсеньор хочет отправиться в Лувр, чтобы его там закололи, как Цезаря в римском сенате? Подумайте о том, что каждый из миньонов охотно унес бы кусочек вашего высочества под полой своего плаща.

– Но, дорогой друг, мы хотим слегка приласкать этих господ.

Бюсси расхохотался.

– Э! – сказал он. – Там будет видно, там будет видно.

Герцог пристально посмотрел на него.

– Пойдемте в Лувр, – заявил Бюсси, – но только одни; монсеньор останется у себя в саду срубать головы макам.

Франсуа засмеялся с притворной веселостью. По правде говоря, в глубине души он был рад, что избавился от неприятной обязанности.

Анжуйцы нарядились в великолепные одежды.

Все они были знатными вельможами и охотно проматывали на шелках, бархате и позументах доходы от родовых земель.

Они шли, сверкая золотом, драгоценными камнями, парчой, встречаемые приветственными возгласами простонародья, чей безошибочный нюх угадывал за пышными нарядами сердца, пылающие ненавистью к королевским миньонам.

Но Генрих III не пожелал принять господ из Анжу, и они напрасно прождали в галерее.

И не кто иные, как господа де Келюс, де Можирон, де Шомберг и д’Эпернон, с вежливыми поклонами и с изъявлениями глубочайшего сожаления, явились сообщить анжуйцам решение короля.

– Ах, господа, – сказал Антрагэ, потому что Бюсси старался держаться как можно незаметней, – это печальное известие, но в ваших устах оно становится значительно менее неприятным.

– Господа, – ответствовал Шомберг, – вы сама обходительность, сама любезность. Не угодно ли вам, чтобы мы заменили неудавшийся прием небольшой прогулкой?

– О! Господа, мы собирались вас просить об этом, – с живостью ответил Антрагэ, но Бюсси незаметно тронул его за руку и шепнул:

– Помолчи, пусть они сами.

– Куда бы нам пойти? – сказал Келюс в раздумии.