– Что же было дальше? – прервал я наконец молчание.

– Ничего, Макумазан, я стал Хасаном, вот и все, хотя они называли меня Похищенный. Я не отправился к побережью, решив остаться на месте и не намереваясь ни двигаться вперед, ни возвращаться назад. Поэтому я собрал верных мне людей и основал этот крааль. Однажды арабы попытались убить меня, но я сам мигом расправился с ними. После этого меня больше никто не смеет трогать. Видишь ли, в их глазах я являюсь могущественным колдуном, владеющим черной магией джу-джу, и внушаю всем ужас.

– То есть ты к тому же еще и сделался колдуном, Кенека?

– Да, это так, Макумазан. Вернее, я и раньше был предсказателем и заклинателем, как мой отец. Вот я и стал для местных кем-то вроде мудреца и воина в одном лице, а совсем скоро приобрел такой почет, что ко мне со всей округи начали приходить люди с просьбами дать им лекарства, произнести заклинания, а то и вызвать дождь. Благодаря этому, ну плюс, конечно, еще и торговле, я до сей поры остаюсь необычайно богатым и могущественным.

– Да ты счастливчик, Кенека.

Он закатил глаза.

– А разве есть на свете хоть один действительно счастливый человек, Макумазан? – спросил он, пристально взглянув на меня. – Или хотя бы тот, кто считает себя таковым? Блаженны лишь животные. Можем ли мы, подобно им, не заглядывать в завтрашний день и не думать о смертном часе?

– Пожалуй, ты прав, Кенека. Абсолютно счастливы разве что пьяницы, влюбленные и удачливые полководцы.

– Или же те, кто вопрошает Небеса, – добавил Кенека. Я так и не понял, к чему он это сказал. – Во сне человек тоже счастлив, пока пробуждение не вернет его в тоскливые будни. – Он немного помолчал, а затем продолжил: – Да, почти все люди на свете так или иначе несчастны. Но насколько же горше тем, кто познал неволю и вынужден, как я, состариться на чужбине? Только представь, каково приходится этим беднягам: по ночам их преследуют сны о родных краях и далеких горах, всплывает из темноты лицо матери, звучат голоса друзей и любимых – и это продолжается без конца.

Его искренние слова задели меня за живое. Я вздохнул и поинтересовался:

– Почему же ты не вернешься домой, если тебе здесь так плохо?

– Почему? Сейчас объясню, Макумазан. Тому есть много причин. Мои подданные могут не согласиться последовать за мною, а если я заставлю их силой, разбегутся или, чего доброго, отравят своего вождя. Одного они меня тоже не отпустят, я нужен этим людям: кто еще защитит их от врагов и диких животных, вызовет в засуху дождь? К тому же дорога в родной дом предстоит долгая и трудная, и кто знает, останусь ли я в живых. А если даже и дойду, что ждет меня там? Я был первенцем старшей жены моего отца, и он открыл мне тайные знания, которые передавались в нашей семье из поколения в поколение. Однако в мое долгое отсутствие место целителя и колдуна мог занять кто-то другой. И сородичи не обрадуются моему возвращению. Они убьют меня, особенно если мудрейшие узнают, что, став мусульманином, я предал свою богиню, хотя в душе я по-прежнему верен ей. Но на самом деле, Макумазан, я все-таки хотел бы вернуться, даже если это будет стоить мне жизни.

Тут я оживился, как всегда, когда мне выпадает случай исследовать загадки африканских верований.

– Ты сказал, что верен своей богине? – переспросил я. – А что это за богиня?

Мы сидели в тени развесистого баньяна (древа мудрейших, как его тут называют), который рос на небольшом холме вдали от поселения. Кенека встал и обошел его вокруг, словно желая убедиться, что нас никто не подслушает. Затем он оглядел крону дерева и увидел сидевшую там обезьяну. Я давно ее заметил, а он, похоже, только сейчас. Кенека принялся что-то кричать животному, будто отдавая ему приказания. Наконец маленькая бестия поскакала с ветки на ветку, спрыгнула на землю и умчалась в дальние кусты.

– Зачем ты прогнал ее? – удивился я.

– У обезьян, как и у нас, есть уши, Макумазан. Кто знает, сколько людских секретов они могут порассказать.

Я рассмеялся, догадавшись, что таким способом африканцы дают понять собеседнику, что разговор предстоит серьезный и тайный. Прогнав обезьяну, Кенека ненавязчиво намекнул мне, чтобы я держал язык за зубами; хотя, возможно, это лишь мои домыслы, а собеседник вовсе даже и не имел в виду ничего подобного.

Кенека вернулся и нарочно подвинул свой табурет так, чтобы лучи закатного солнца, пронизывающие нижние ветви баньяна, освещали мое лицо, а сам он оставался в тени. Я не спеша раскуривал трубку, поэтому некоторое время мы сидели в тишине. Я твердо решил, что не стану заговаривать первым. Такая тактика наиболее выигрышна с туземцами, когда тема беседы им небезразлична.

– Ты спрашивал о моей богине, Макумазан, – произнес наконец Кенека.

– В самом деле? – ответил я, попыхивая трубкой. – Ах да, вспомнил. Так кто же она и где обитает – в небесных далях или в земных пределах?

– Вчера, Макумазан, ты и твой желтолицый слуга интересовались, не слышал ли я чего об озере Моун, затерянном на земле моего народа дабанда, за горами Руга-Руга.

– Да, помнится, мне кто-то рассказывал об этом озере, с ним еще связаны какие-то любопытные легенды. А ты что-нибудь знаешь о нем?

– Лишь то, что на нем живет моя богиня.

– Если так, то она, должно быть, русалка.

– Это мне неизвестно, Макумазан. Я знаю только, что она живет на острове посреди озера вместе со своими прислужницами. Порой, в самые непроглядные темные ночи, над водной гладью или в лесу раздаются их пение и смех.

– А ты ее когда-нибудь видел, Кенека?

Он помедлил, словно выдумывал правдоподобную байку. А потом кивнул:

– Да. Давным-давно, когда был очень молод. Меня отправили искать отбившихся от стада коз. Поиски привели вглубь леса, который полого спускался к озеру. Когда наступила ночь, я понял, что заблудился, и решил устроиться под деревом на ночлег. Вернее, я без сна дожидался рассвета, желая поскорее покинуть это мрачное, жуткое место.

– Ну и что же произошло?

– О Макумазан, столько всего, что и не упомнишь. Меня посетили духи; я слышал смех за стволами деревьев и в их кронах. Духи и призраки собирались вокруг и потешались надо мной. В конце концов весь лесной народец куда-то пропал, оставив меня до смерти перепуганным, как будто бы сам лев заглянул в гости и полакомился из моей тарелки. Взошла луна, ее лучи проникали сквозь ветви деревьев, оставляя кое-где неосвещенные полосы. Я прикрыл глаза, надеясь уснуть. Но внезапно услышал какой-то звук, снова открыл их и огляделся. В полосе света стояла женщина, на вид совсем юная и необычайно стройная. Кожа у нее была белая-белая, ну прямо как у твоего народа, Макумазан. Она подставила лунному сиянию свое прекрасное лицо с глазами черными и бархатистыми, как у оленихи. Ее серое облачение мерцало призрачным светом, словно паутина в капельках росы на рассвете, а из-под головного убора по плечам струились черные волосы. О, как она была хороша! Так хороша, что… – Он осекся и умолк.