– Вперед, ребята! – кричал он. – За Царя и за Отечество! Я и дети мои укажем вам дорогу!

Рядом с генералом шли его сыновья – шестнадцатилетний Александр и одиннадцатилетний Николай[176].

И все-таки исход войны решили не таланты генералов и не личное мужество офицеров-дворян.

И талантов, и мужества хватало и в армии Наполеона…

Исход войны решил простой русский солдат, решил русский народ, тот самый мужик, который всего поколение назад сжигал во время восстания Пугачева дворянские усадьбы и города…

И вот тут самое время задаться вопросом: а отчего же, с какой стати, поднялся русский народ? Зачем ему нужно было защищать страну, в которой он находился в рабстве? Ведь, защищая ее, он защищал и своих рабовладельцев! Ведь Наполеон – об этом у нас никто не говорит! – принес бы ему свободу уже в 1812 году, и не нужно было бы дожидаться ее от своих царей еще полвека…

Но в том-то и дело, что воевали русские мужики не за свою свободу и, разумеется, не за своих рабовладельцев…

Еще в 1806 году, когда после поражения под Аустерлицем Александр I собирался продолжать борьбу с Наполеоном, он издал повеление Синоду возбудить население против «неистового врага мира и благословенной тишины», порожденного «богопротивной революцией», из-за которой «за ужасами безначалия последовали ужасы угнетения» сперва для Франции, потом и для всех стран, поддавшихся этой заразе, сущего антихриста, который в Египте «проповедовал алкоран магометов», а в Париже собрал еврейский синедрион с мыслью устремить евреев против христиан и разыграть роль «лжемессии», а теперь «угрожает нашей свободе».

Александр I на фоне сражения. 1810-е гг. (с оригинала Г.В. Бозио)

По ряду свидетельств можно судить, что повеление императора русским духовенством, чрезвычайно раздраженным вольтерьянством рабовладельцев, было выполнено с особой охотой. В результате русский мужик привык относиться к Наполеону как антихристу, и, когда Наполеон пришел на русскую землю, это было воспринято как покушение на самое главное, что осталось у русского человека, – на его православную веру…

И тут нужно сразу оговориться, что неверно было бы воспринимать манифесты Александра только как удачные приемы в информационной войне. Никакими пропагандистскими приемами невозможно было укоренить в народном сознании такой образ, если бы не вступала в действие ненависть, которая аккумулировалась в сердцах простых русских людей по отношению к их вольтерьянцам-рабовладельцам. Эта ненависть и переносилась на Наполеона и его армию[177].

И теперь, чтобы ни обещал Наполеон в России, как бы гуманно ни обращались с мирным населением его солдаты, это ничего не могло переменить в отношении к нему русского народа. Никакие блага из его рук не собирался принимать простой русский человек, он старался избежать самой возможности встречи с ним.

«Проезжали мы деревни совершенно пустые, в который не только людей, даже никаких животных не видели…» – писал в те дни А.С. Шишков, возвращавшийся вместе с императором из Смоленска в Петербург.

Тут кстати надо сказать, что, в отличие от крепостных крестьян, владельцы их, помещики-рабовладельцы, вели себя более трусливо.

Когда император Александр I попросил флигель-адъютанта С.Г. Волконского рассказать ему о настроении армии, тот ответил, что все от главнокомандующего до рядового солдата готовы положить свою жизнь за Отечество.

– А дух народный? – спросил государь.

– Государь! – ответил Сергей Григорьевич. – Вы должны гордиться им: каждый крестьянин – герой, преданный Отечеству и вам.

– А дворянство?

– Стыжусь, что принадлежу к нему! – отвечал Волконский.

Стыдиться было чего.

Множество дворян, оставшихся в захваченных Наполеоном городах, перешли на службу к французам, в созданные ими органы муниципалитетов.

Ну а для русских крепостных крестьян, для русских солдат, для самого императора кампания 1812 года превращалась в Отечественную войну, становилась войной за самое главное для русского народа – за свою православную веру.

Происходило некое неподдающееся рационалистическому объяснению действо. Как бы исчезала прослойка рабовладельцев, отделявшая монарха от его народа. Возникало то мистическое единство, которое и делает непобедимым и народ, и его государя…

Через сто тридцать лет подобная история повторится на другой войне, которую тоже назовут Отечественной. Тогда Иосиф Виссарионович Сталин в минуту наивысшей опасности сумеет через голову своего интернационалистического окружения обратиться напрямую к русскому народу, вспомнив о его православии, которое пытались растоптать интернационалисты…

И тогда и произойдет перелом в ходе безнадежно проигрываемой войны.

Как и на той, первой, которую тоже назвали Отечественной.

Очень скоро выяснилось, что оставленные врагу местности для французов не безопасны…

«Крестьян никто не организовывал, – писал адъютант генерала П.П. Коновицына полковник Д. Ахшарумов, – и не заставлял это делать, так как дворяне спешили уехать, а отходившая армия была занята своим делом… При первом знаке все собирались и с неизобразимою яростью устремлялись на неприятеля».

Очень скоро выяснилось и то, что помощь Божия – это не предание старины далекой, а реальная и действенная сила. Интересно, что утром на Преображение Господне, когда начался отход русских армий от Смоленска, генерал Д.С. Дохтуров, прикрывавший отход, продержался весь день. Его полки ушли из города ночью, унося с собою, как во времена Святой Руси, Смоленской Чудотворный образ Божией Матери. Отныне этот Образ сопровождал русскую армию во всех походах 1812–1814 годов.

И когда думаешь о духовном переломе, который произошел в конце лета 1812 года, понимаешь, что заслуга тут прежде всего самого Александра I и заслуга эта, пожалуй, перевешивает и таланты российских генералов, и все подвиги дворян офицеров…

Очень точно передано ощущение чудотворящей силы, которую порождает единство монарха и народа в записках знаменитого А.С. Шишкова, автора практически всех манифестов военной поры, призванного, кстати сказать, из отставки на службу как раз накануне вторжения в Россию Наполеона.