соитие или случка у «близких к природе». Только не всем оно даётся, потому как и не дают. Ты это… лиса своего спроси, он получше объяснит…

Я скинул его руку, сдвинул брови и, не задавая более никаких вопросов, двинулся к знакомому крыльцу.

– Добавить бы надо за расспросы! – донеслось вслед. – Ну, не хочешь – как хочешь. Смотри потом, улица тёмная, фонарей мало, поскользнуться легко…

Оборачиваться на подобные жалкие угрозы слишком много чести для этой шушеры.

Бабуля встретила меня, вопреки обыкновению, трезвой. Она достаточно приветливо потрепала меня по щеке, цепким взглядом оценивая качество плаща и ботинок, после чего даже попыталась улыбнуться. Правда не выпуская короткую боцманскую трубку из жёлтых зубов.

– Эдмунд Алистер Кроули, ты выглядишь прям как этот… как отпрыск! Так ведь называют богатеньких наследничков, а?

– Не уверен, – выкрутился я, ставя на стол пакет с бутылкой виски. – Вот, это вам. А вот деньги, всё как обещал месье Ренар.

– Ты мне мозги не пудри, молокосос! Деньги он мне принёс… тьфу! Это жалкие гроши, а ты унаследовал целое состояние! – Бабуля сорвалась на рык, но вовремя опомнилась. – Да ты садись, чай с печеньками будешь? Вот и сахарок есть! Садись, милый внучек…

Ох же Ньютон-шестикрылый! Уйти прямо сейчас было и неудобно и неправильно, надо всё выяснить. Подозреваю, что кто-то науськал мою энергичную родственницу, как себя вести, чтоб втереться ко мне в доверие и запустить обе клешни в мошну моего покойного учителя. Хм, «покойного» нужно ставить в кавычки…

– Так что ты там говорил про деньжищи-то?

– Они будут принадлежать мне только по достижении совершеннолетия. Так было указано в завещании, – осторожно начал я, чувствуя, что ступаю на зыбкую почву, трезвая бабуля враньё чует за версту.

– Это когда же?

– Через четыре года, когда мне стукнет восемнадцать.

– Но дом-то уже сейчас твой?

– Я имею право там жить, но не могу ничего оттуда взять, стащить или продать. Как не могу заложить дом, пустить квартирантов, поселить родственников. Поручителем завещания является инспектор Хаггерт из Скотленд-Ярда.

– Три тысячи морских ежей ему в печёнку! Он всё предусмотрел! Да чтоб этого рыжехвостого умника в пекле черти полосатые цепями к якорю примотали и в гавайский вулкан выбросили! Поганец, юридически подкованный…

Бабуля зубами вытащила пробку из бутылки и, более не стесняясь, от души приложилась прямо к горлышку. Она сгребла со стола мою так называемую ренту, не считая, сумма всегда была одной и той же. После второго доброго глотка мне показалось, что пора уходить.

– Чего расселся-то? Отчаливай! Надеюсь, хоть уличные мальчишки тебя поколотят…

Я встал, развернулся к выходу и вдруг неожиданно для самого себя спросил:

– Вы слышали про Большого Вилли? Говорят, он ушёл в секту тех, кому не дают.

Моя пожилая родственница, прыснув, едва не откусила край бутылочного горлышка, а потом схватилась за сердце, задыхаясь от хохота:

– Ха! Вот уж… уж не знала, чё… Секта тех, кому не дают?! А я… я-то… запросто-о! Хи-хи-и…

Ну что ж, по совести говоря, я и не надеялся найти здесь какое-нибудь разумное объяснение или хотя бы встретить понимание. Викторианское воспитание мальчиков во все времена являло собой достойный пример для подражания.

Я не был глупцом и не был ханжой, мне было отлично известно, чем джентльмен и леди могут заниматься в своём будуаре. Более того, когда на особо важных заданиях с целью изобличения преступника по просьбе своего наставника мне приходилось изображать девушек – мужчины не особенно скрывали свои тайные намерения. Но что значило «давать»?

Я понимаю, любовь, церковный брак, в конце концов, незаконное соблазнение или услуги так называемых кисок, но они ведь только берут и ничего не дают. Как женщина может что-либо дать или не дать, если речь идёт о ней самой? Дать себя? Дать часть себя? Не дать ни то ни другое?

И самое главное, пресвятой электрод Аквинский, зачем кому-то собираться в целую секту, крича: «А вот мне не дали-и!»?! Это же фу-у… Это стыдно, по меньшей мере…

Быть может, я вскоре вообще забыл бы обо всём и не забивал себе голову ерундой, но буквально на следующий день все лондонские газеты пестрели заголовками: «Неизвестная банда похитила уже двух невинных девушек прямо с улицы! Цели злодеев неясны, но явно неприятны», «Полиция сбилась со следа! Скотленд-Ярд в растерянности! Констебли берегут своих жён, а должны бы и наших!», «Где покойный лис Ренар, когда он так нужен Британии?! И чем занят его ученик? Транжирит неожиданное наследство? Но вернёмся к теме…», «Никто из женщин не в безопасности! От простой служанки до благородной леди! Надеемся, что хотя бы королева под надёжной охраной?»

Фотографии девиц прилагались, правда, жуткого качества, но хоть можно было понять, что одна блондинка, а другая брюнетка. Сами понимаете, подобные статьи в «Таймс» никак не поднимали настроения моему учителю, который всё ещё предпочитал скрываться в гостиной, не покидая дом даже ради оздоровительной прогулки. Инспектор с сержантом дали слово хранить его тайну. И, будь их воля, мистер Лис так бы и продолжал свой затянувшийся отпуск, но поднятая прессой шумиха сместила акценты и приоритеты.

– Шарль, будьте добры, отнесите записку в Скотленд-Ярд!

– Разумеется, месье.

– Майкл, мальчик мой…

– Мне опять переодеваться девочкой и служить наживкой?

– Похвальная решимость, но надеюсь, в этот раз нам удастся обойтись без этого. Мне нужна карта Лондона, места похищения девушек и маршруты полицейских в этих районах. Трудно поверить, что никто ничего не заметил.

Карта всегда под рукой, более того, у нас три запасные карты города на случай, если месье Ренар в порыве энтузиазма порвёт одну, слишком резко разворачивая, или зальёт кофе, такие случаи уже бывали. Маршруты и места патрулирования сотрудниками Скотленд-Ярда тоже не секрет. Даже наоборот!

Почему-то считается, что уровень преступности неизменно пойдёт вниз, если злодеи точно будут знать, когда и где их может остановить констебль. Вроде как в палате лордов решили, что «традиция – великая вещь и в ней заключена сила!», любой нарушитель закона, видя неизменное присутствие полиции на своих местах, в глубине души будет чувствовать такую же неотвратимость наказания, как размеренный шаг констебля по своему участку.

По-моему, это несусветная глупость, месье Ренар тоже так считает, и сэр Хаггерт, и даже сержант Гавкинс, но никто из нас не заседает в палате лордов. Так что увы…

Пока лис, нацепив пенсне, работал, углубившись в сопоставление всех теорий, мне было милостиво разрешено (дозволено, доверено) приготовить ему кофе по-бретонски. Меня редко допускали на кухню, всё-таки это неприкосновенная вотчина старины Шарля, но тем не менее любой мужчина должен уметь готовить. Будь он француз или англичанин, непринципиально. В этом плане дворецкий поддерживал линию моего наставника.