образом можно знать следующее: «Этот человек отделён от оков сферы отсутствия всего и стремится к сфере ни восприятия, ни не-восприятия».

Ниббана

Далее, бывает так, что какой-либо человек правильно стремится к ниббане{535}. Когда человек правильно стремится к ниббане, то таковые разговоры [об этом] и интересуют его, его мысли и оценивания идут в этом русле, он чувствует себя комфортно с такими же людьми, его ум ладит с такими же людьми. Но когда разговор касается сферы ни восприятия, ни не-восприятия, то он не слушает, не склоняет ухо, и не направляет ум на осмысление [предмета этого разговора]. Он не чувствует себя комфортно с такими людьми, его ум не ладит с такими людьми.

Подобно тому, как пальма с обрубленной верхушкой не может дальше расти, то точно также, когда человек правильно стремится к ниббане, он уничтожил оковы сферы ни-восприятия, ни не-восприятия, вырвал их с корнем, сделал подобными обрубку пальмы, лишил всяческих условий для развития и будущего возникновения. Вот каким образом можно знать следующее: «Этот человек отделён от оков сферы ни-восприятия, ни не-восприятия и правильно стремится к ниббане»{536}.

Пример с отравленной стрелой

Далее, бывает так, что некоторый монах думает: «Отшельник [Готама] сказал, что жажда — это стрела. Яд невежества распространяет свою отраву посредством желания, страсти, недоброжелательности. Я отбросил стрелу. Я выдворил яд невежества. Я правильно стремлюсь к ниббане». Но поскольку в его случае это неправда, он может [всё ещё] стремиться к тем вещам, которые являются неуместными для того, кто правильно стремится к ниббане. Он может стремиться к неуместным формам и видам посредством глаза. Он может стремиться к неуместным звукам посредством уха… к неуместным запахам посредством носа… к неуместным вкусам посредством языка… к неуместным тактильным ощущениям посредством тела. Он может стремиться к неуместным мыслям посредством ума.

Когда он стремится к неуместным формам и видам посредством глаза… неуместным мыслям посредством ума, то жажда наводняет его ум. С умом, наводнённым жаждой, он навлекает на себя смерть или смертельные мучения.

Это как если бы человека подстрелили стрелой, густо смазанной ядом. Его друзья и товарищи, родственники и родня привели бы к нему хирурга. Хирург бы сделал круговой надрез вокруг раны ножом и прощупал бы стрелу зондом. Затем хирург выдернул бы стрелу и извлёк бы яд, но некоторый остаток [яда] бы остался. Зная о том, что яд остался, он бы сказал: «Мой дорогой, твоя стрела вытащена. Яд извлечён, некоторая его часть осталась, но это не причинит тебе вреда. Ешь подходящую пищу. Не ешь неподходящей пищи, в противном случае рана загниёт. Часто промывай рану, часто смазывай её мазью, так чтобы кровь и гной не заполнили рану. Не ходи под солнцем и ветром, в противном случае пыль или грязь могут запачкать рану. Следи за раной, мой дорогой, трудись, чтобы её вылечить».

И мысль пришла бы человеку: «Мою стрелу вытащили. Яд извлекли, и хоть остаток и остался, он не причинит мне вреда». И он стал есть неподходящую еду, и рана загноилась. Он часто не промывал рану и не смазывал её мазью, так что кровь и гной заполнили рану. Он ходил под солнцем и ветром, так что пыль и грязь запачкали рану. Он не следил за раной и не трудился, чтобы её вылечить. И теперь, как по причине этих неуместных действий, так и из-за того, что часть яда осталась, рана опухла. С опухшей раной его ожидала бы смерть или смертельные мучения.

Точно также, бывает так, что некоторый монах думает: «Отшельник [Готама] сказал, что жажда — это стрела… Я вырвал стрелу. Я выдворил яд… Он может стремиться к неуместным мыслям посредством ума. Когда он стремится к неуместным формам… к неуместным мыслям посредством ума, то жажда наводняет его ум. С умом, наводнённым жаждой, он навлекает на себя смерть или смертельные мучения.

Ведь такова смерть в Учении Благородных — когда кто-либо оставляет [монашескую] практику и возвращается к низшей жизни [домохозяина]. И таково смертельное мучение — когда кто-либо совершает порочный проступок{537}.

Далее, бывает так, что некоторый монах думает: «Отшельник [Готама] сказал, что жажда — это стрела. Яд невежества распространяет свою отраву посредством желания, страсти, недоброжелательности. Я вырвал стрелу. Я выдворил яд невежества. Я правильно стремлюсь к ниббане». Поскольку он правильно стремится к ниббане, он не станет стремиться к тем вещам, которые являются неуместными для того, кто правильно стремится к ниббане. Он не станет стремиться к неуместным формам… к неуместным мыслям посредством ума. Когда он не стремится к неуместным формам… к неуместным мыслям посредством ума, то жажда не наводняет его ум. С умом, не наводнённым жаждой, он не навлекает на себя смерть или смертельные мучения.

Это как если бы человека подстрелили стрелой, густо смазанной ядом. Его друзья и товарищи, родственники и родня привели бы к нему хирурга. Хирург бы сделал круговой надрез вокруг раны ножом и прощупал бы стрелу зондом. Затем хирург выдернул бы стрелу и извлёк бы яд, но некоторый остаток [яда] бы остался. Зная о том, что яд остался, он бы сказал: «Мой дорогой, твоя стрела вытащена. Яд извлечён, некоторая его часть осталась, но это не причинит тебе вреда. Ешь подходящую пищу. Не ешь неподходящей пищи, в противном случае рана загниёт. Часто промывай рану, часто смазывай её мазью, так чтобы кровь и гной не заполнили рану. Не ходи под солнцем и ветром, в противном случае пыль или грязь могут запачкать рану. Следи за раной, мой дорогой, трудись, чтобы её вылечить».

И мысль пришла бы человеку: «Мою стрелу вытащили. Яд извлекли, и хоть остаток и остался, он не причинит мне вреда». И он стал есть подходящую еду, и рана не загноилась. Он часто промывал рану и смазывал её мазью, так что кровь и гной не заполнили в рану. Он не ходил под солнцем и ветром, так что пыль и грязь не запачкали рану. Он следил за раной и трудился, чтобы её вылечить. И теперь, как по причине этих уместных действий, так и из-за того, что остаток яда исчез, рана излечилась. С излечённой раной, затянутой кожей, его не ожидала бы смерть или смертельные мучения.

Точно также, бывает так, что некоторый монах думает: «Отшельник [Готама] сказал, что жажда — это стрела… С умом, не наводнённым жаждой, он не навлекает на себя смерть или смертельные мучения.

Я привёл этот пример, чтобы