– Не, ну слушай; я только попросил чуточку…

В задней двери замаячил Б-г, голый и полусонный, – руки высоко на косяках, перекосил костлявые бедра, свесил крупные руки (с занятными большими пальцами) и голову. Голова поднялась, Б-г заморгал:

– Тарзан, я ложился – ты на что-то жаловался. В небе светло – а ты все не угомонишься?

– Да я просил потише, чтоб они тебя не разбудили.

– Мне, пацан, все равно пора вставать. И разбудили меня не они.

– Видал? – сказал Доллар. – Видал? От твоего ора и трепотни шуму больше, чем…

Накалка положила руку ему на грудь и пригнула голову:

– А ты тоже погоди. – Подняла глаза. – Тарзан, тебе тут жить нравится, так?

– То есть? – Тарзан воинственно дернул подбородком.

– Она спрашивает, – пояснила Сеньора Испанья, – нравится ли тебе тут жить. Или нет.

– Да, – сказал Тарзан. – Да. Мне нравится. И что ты со мной сделаешь?

– Я не буду делать ничего, – сказала Накалка. – А вот тебе не помешало бы. Делай как Доллар.

– Чё? – спросил Доллар. – А чё я?..

– А именно: раз тебе нравится тут жить, ты уж постарайся отсюда не вылететь.

Б-г оборвал паузу смехом. Затрясся в дверном проеме ветреным пугалом.

– Чувак, – сказал Тарзан, – а ты-то чего ржешь?

Б-г рукой обхватил его за шею…

– Эй, слышь!..

…и, хохоча, потащил по коридору, периодически жестко вкручивая костяшки Тарзану в темя.

– Эй, перестань… ну кончай; больно же… ниггер! Кончай, сука!.. эй, ты что… хватит!..

Б-г отпустил его в гостиной.

– …ты что творишь, блядь? – Тарзан запустил руки в желтые волосы.

– Да проверял, правда у тебя башка бетонная или ты придуриваешься, мудозвон! Кофе у нас есть?

Тарзан уронил одну руку, другой потер сильнее.

– Ага, по-моему… по-моему, есть. Кто-то час назад ведро сварил. – Смотрел он по-прежнему растерянно.

Накалка и Сеньора Испанья пошли дальше по коридору. Доллар сказал им в спины:

– Он не имеет права так с вами разговаривать.

– Он имеет право разговаривать как хочет, – отозвалась Накалка. – Но потом пускай послушает.

– Ну так а я о чем? – сказал Доллар; я редко с ним соглашаюсь, и это исключение стоит записать, чтобы

* * *

с этой идеей, как с кистой на копчике уже (это сколько уже?), и сегодня (на известном отрезке сегодня), когда шагал по серой (серость, серость, которую я устал замечать и отмечать; я изнурен этой серостью; вот что такое для меня эта серость) улице, такое вот воспоминание: я прохожу мимо стола, где кто-то оставил прозрачный пластиковый стаканчик, и в нем на три четверти белого вина (в дальнем чулане Ворон нашел этих стаканчиков целую пирамиду, обмотанную полимерной пленкой), а позади открытое окно; сияние вдруг преломилось на стыке пластика и вина, как на бензиновой пленке, и стаканчик затопило цветом. Если двигаться туда-сюда больше, чем на три дюйма, он превращался просто в сальный пластик, наполненный жидкостью цвета мочи. Я думал, призматический эффект исчезнет, едва я уйду. Но еще час, проходя через кухню, я всякий раз легко находил место, откуда его по-прежнему было видно.

И вот так же идея оставалась в голове, и я всякий раз натыкался на нее, просто проходя мимо.

Я думал, имеет смысл попробовать на Темпл-авеню, но по вывескам такой улицы не обнаружил. Так что свернул на другую, тоже широкую и чистую, где ворота, и двери, и витрины до того целые, что о нашей катастрофе повествовало только оловянное небо. Видел, как на перекрестке переходила дорогу тетка в черном пальто и голубом шарфе; но она свернула в переулок; я заглянул, а она уже ныряет в подъезд. Я шагал, взволнованный и пустой, и знал свои формы – как движется тело, как подпрыгивает голова на шее, как прихрамывает односапожная походка – изнутри. Из дыма ко мне выходили фонарные столбы, и подъезды, и пожарные гидранты…

Он обгонял меня где-то на квартал, но с минуту я сомневался, есть ли там кто в дыму. И прибавил шагу.

Волосы короткие и черные, коричневое вельветовое пальто с шерстяным воротником; было холоднее обычного, но безветренно, поэтому я так и ходил в жилете. Руки он держал в карманах. На пальто по бокам болтались концы пояса.

Я только на этот пояс и смотрел.

Уже нагоняя, оцарапал ногу обломком какого-то ящика или мусором на тротуаре – так и не оглянулся посмотреть, что это было. Но аж испугался. Интересно, как бы я поступил, если б не это: может, то есть, отмахиваясь от внезапного жжения поперек икры, я отмахнулся и от тех пределов мозга, что велели бы мне обогнать этого человека побыстрее, раздумывая о том, как близко я подошел. (Совершенно ли контролирует нас топология Города?)