на пенсию, экономическую политику подкорректировали, убрав из нее дикие перекосы. К концу 60-х годов положение выправилось, жизнь людей в СССР, начавшая ухудшаться после смерти Сталина, снова улучшилась. И сразу это улучшение покатилось вниз.

В 1991 году я закончил институт и надо было определяться с выбором места работы. Да, распределение было, но специальность остродефицитная, покупателей на распределение съезжалось столько, что мы, выпускники ветеринарного факультета, фактически, не распределялись, а выбирали сами себе хозяйства. Только выбирать было не из чего.

Что, прежде всего, нужно молодому свежеиспеченному специалисту? Опыт. И не в захудалом хозяйстве, а там, где этот опыт можно получить, чтобы потом его применять. В бардаке только опыт бардака можно получить. Это любого специалиста на производстве касается, хоть ветеринара, хоть инженера. Но советское сельское хозяйство в этом плане нам, выпускникам 1991 года, уже ничего не могло предложить. Оставались еще маяки, так сказать, но они были такой единичной редкостью — всех молодых специалистов туда не засунешь. Да в самих маяках творились к 1991 году совсем не маячные дела. Был в Приморском крае такой маяк — свинокомплекс «Тихоокеанский». Самый крупный на всю Сибирь и Дальний Восток. За год до моего выпуска из института, как раз тогда, когда я был на производственной практике, всё поголовье свиней на этом свинокомплексе сдохло от банальной чумы. Комиссия, расследовавшая это происшествие, сделала вывод, что — неизвестный штамм чумы, поэтому обязательная вакцинация свиней от чумы оказалась бесполезной. Сталина не было на эту комиссию и на руководителей свинокомплекса! Им бы показали в застенках НКВД новый штамм!

Я как раз только приступил к практике в должность ветврача Ленинского отделения совхоза «Хорольский», принял аптеки на молочно-товарной и свиноферме. На свиноферме до меня работала девчонка-ветфельдшер. Я ее не застал, раньше уволилась. Открываю шкафы — там залежи просроченной вакцины от чумы, сибирской язвы, ящура, паратифа, пастереллеза. Я кинулся проверять акты противоэпизоотических обработок — все в наличии, по актам эта вакцина — в свиньях. По факту — в нераспечатанных упаковках в шкафах. Она ее даже не выбросила! В актах не только ее подпись, но и заведующей свинофермой, бригадиров.

На следующий день, после планерки, я всю эту компанию подписантов попросил остаться в кабинете со мной с глазу на глаз, свинарей отпустили. Вывалил им на стол несколько флаконов с вакциной, рядом положил акты, в которых эта партия вакцины значилась использованной… Эта компания ко мне попала не в морально-психологическую и должностную зависимость. Они в рабство ко мне попали. По щелчку пальцев они у меня шуршали со скоростью света. Как электровеники летали.

Но «Хорольский» совхоз пусть маяком не был, но это было одно из самых крепких хозяйств Приморского края. В остальных творилось такое, что сам вид животных и помещений вызывал чувство бессильной злобы. Ничего уже исправить было нельзя никакими «рыночными реформами»…

* * *

…Нет-нет, исправить, конечно, всё можно было. Только не «рыночными реформами». Лекарство для той задрипанной советской экономики было, и лекарство суперэффективное. Другое дело, что его никто не предлагал. Да о нем никто и не слышал. Точнее, о нем давным-давно забыли. Было для экономики лечебное многокомпонентное средство. Только в нем самый главный компонент — власть народа. А не власть партии. Диктатура пролетариата, а не диктатура партии. Но если сама партия тыкала народу в глаза этими разваленными, утопающими в навозе и грязи хозяйствами со словами: это социализм, не работает он, нужны рыночные реформы, вон как фермеры в Америке и Европе живут! — то народ начал мечтать о рыночных реформах, о том, что придёт частник-хозяин и уж как заживем-заживем…

Когда настало время Гайдара и Чубайса, когда мечты идиотов исполнились и им прописали «рыночные реформы», вдруг идиоты почувствовали «легкое» недомогание от этой пилюли. А чего не понравилось? Сами же просили.

Это был настоящий психоз! Требование — рыночных реформ. Частника! Хозяина!

Нужно было взять у коров кровь для исследования на бруцеллез. Прихожу утром на МТФ, прошу у бригадира двух скотников. Скотников нет. Двое на работу не вышли, ночной дежурный скотник валяется в родилке на сене пьяный в нулину, спит. Остался только дядя Гриша Руденко, пенсионер, скучно стало на пенсии, вышел работать скотником. Единственный непьющий и добросовестный человек. Человек сталинской закалки. Но он один. Если я его возьму, то коровники в навозе утонут, некому будет включать транспортеры-навозоудалители и подчищать под коровами.

Пошел к управляющему отделением, выпросил у него по наряду двух рабочих-бухариков. Хоть таких, и то ладно, кровь взять нужно было срочно, уже сроки плановой обработки истекали.

Бухарики были с тяжкого похмелья.

— Григорьич, налей спирта похмелиться.

— Щас! Вы и так едва живые, вам сейчас пробку только понюхать — развезет.

Их задачей было держать корову за рога и нос, пока я из яремной вены набираю в пробирку кровь. Я несколько раз получил рогами по кумполу, несколько раз обещал этим ханурикам закопать их в навозе за сараем живьем. С горем пополам в одном сарае кровь взял. Еще два оставалось. Время обеда. Опять начали ныть и просить похмелиться. На них смотреть было жалко.

— Ладно. По 30 грамм налью. Здесь в сарае два часа проспите, я схожу пообедаю и продолжим.

Выпили. Повеселели. Сидят у меня в амбулатории, курят, о политике рассуждают. Как Горбачев, сука такая, мешает страну реформировать, Ельцина зажимает.

— Ельцин его додавит. Ничего, придет частник на производство, он порядок наведет, этих коммунистов — под сраку, а то жируют на народе, толку от них никакого…

— Придурки, придет частник, вам капец сразу, алкашня хренова, — я не выдержал.

— Чего это нам капец? Вот коммунистам будет капец, они работать только языками могут. Рынок нам нужен. А то молоко дешевле бензина у коммунистов. Крестьяне задарма работают, считай.

— Знаете, что с вами будет при рынке и частнике? Вас вышвырнут с работы и сдохнете, потому как частнику такие работники, как вы, не нужны. От вас на работе один вред, выгоднее вас уволить. Вас только безработицей исправить можно, чтобы знали — не будешь работать, как человек, от голода сдохнешь…

После обеда эти двое не вышли. Точнее, они ушли куда-то, меня не дождались. Я спросил про них у дяди Гриши Руденко.

— Зря ты им, Григорьич, налил. Они пошли догоняться.

— Они и так пошли бы. Со вчерашнего синие оба.

Вы помните это время? Или теперь стыдно вспоминать? Простительно было этим скотникам мечтать о частнике и рынке, но этот психоз завладел почти всем населением доживающего последние месяцы СССР.