знаю, что совершила ошибку, папа, но признайтесь, что пари – отнюдь не преступление.

– Это как посмотреть! Если это просто бескорыстное пари, это одно, но если есть какая-то корысть, я не потерплю этого. Вы бились об заклад?

Наступило молчание. Элизабет, несмотря на свою решительность, отвернулась, стараясь избежать отцовского взгляда.

– Так как? – холодно настаивал Гийом.

– Я поспорила и поставила фигурку из нефрита из моей комнаты... против книги... но я не должна была проиграть. Ведь я спокойно езжу верхом на Сахибе...

– Да? Ты поранила его, и он мог тебя убить. Когда я что-то запрещаю тебе, у меня есть на это веские причины. А что это за книга? Мне казалось, что ты дома можешь найти все, что вполне удовлетворит твою страсть к чтению...

Теперь уже Элизабет побледнела. Глаза ее умоляли:

– Пожалуйста, позвольте мне сказать это вам по секрету.

Тремэн знал, какой гордой была его дочь. Уже такой разговор при всех был для нее большим испытанием. Он не хотел больше унижать ее в присутствии этого мальчика, которого он привез ей как брата.

– Хорошо. Мы поговорим позже...

Пьер Аннеброн, стараясь помочь девочке, уже открыл рот, чтобы перевести разговор на другое, когда вдруг заговорил Артур:

– Вы действительно считаете, месье, что пари предосудительно? В среде английской аристократии очень многие заключают пари по разным поводам...

Узкое лицо Гийома Тремэна омрачилось, а глаза вспыхнули.

– Это очень по-рыцарски – вступиться за девушку, но мы не в Англии, Артур, и мне хотелось бы, чтобы вы это всегда помнили...

– Как пожелаете, месье!

Тремэна задело его обращение «месье», которое мальчик уже употребил дважды, но ведь он никак не называл его до сих пор – а как ему хотелось услышать слово «отец», – да и приходилось считаться с английским воспитанием мальчика. Лорд Астуэл никогда не требовал от ребенка иного обращения, кроме «сэр» или «милорд». Конечно, пройдет много времени, прежде чем Артур сможет думать, как француз, и вести себя, как сын.

Именно в этот напряженный момент и появился Адам. Вымытый, вычищенный, причесанный, он встал на пороге столовой в сопровождении Белины, не решившейся войти в столовую. Он спокойно подошел к отцу и стал бормотать нечто нечленораздельное, но несколько походившее на извинения. Он все это пробормотал спокойно, как некую формальность.

– Ну что? – спросил Гийом, продолжая хмурить брови. – Как ты объяснишь свое опоздание? Ведь ты прекрасно знаешь, что я всегда требую точности.

– Да-а! – ответил Адам, который предпочитал такую форму утверждения, которую он считал более сильной.– Но нам пришлось поработать с Жюльеном.

Потом, не будучи в состоянии сдержать свой восторг, он проговорил:

– Представьте себе, месье аббат, который собирает гербарии, нашел кусок керамики возле ручья Эскарбосвиля. Тогда он начал копать, копать... когда я утром пришел туда, они уже работали, и месье аббат нашел там кусок старой бронзы. Он сказал, что это топор с наконечником, принадлежавший людям племени, которые жили здесь до римлян... Он сказал, что там можно будет найти и другие вещи, много другого, того, что служило монетами, и даже...

– Адам! – оборвал его отец. – Ты пришел ужинать, а не читать нам лекции. Ты нам расскажешь это в другой раз...

Мальчик кивнул и покорно пошел на место, не сдержав глубокого вздоха. Было действительно обидно, что в его семье совсем не интересовались такими важными вещами. Они все еще теряли такую прекрасную возможность продолжить свое образование. А вместо этого говорят о политике, лошадях, кораблях, охоте, оружии и прочих таких земных вещах, далеких от античной мудрости и истинных ценностей земли.

Забыв о своем, Элизабет с улыбкой слушала брата. Если не считать рыжеватых кудрей, в нем ничего не было от Тремэнов. В свои двенадцать лет он сохранял круглое детское лицо, немного пухлое. Он был нормального для своего возраста роста, но несколько полноват, так как очень любил поесть, у него были нежная девичья кожа, тонкие черты лица, унаследованные от матери, и красивые руки, которые редко бывали чистыми, несмотря на то, что его часто мыли. Под ногтями частенько была чернота от земли и травы. Если он не был занят чтением книг по ботанике, энтомологии или минералогии, то половину своей жизни проводил на четвереньках. Теперь, по-видимому, сюда прибавится и археология!

А вообще это был спокойный мальчик – может быть, даже слишком, – его душа, как в зеркале, отражалась в его ангельских голубых глазах, но он был необыкновенно настойчив и мог часами молчать, если бывал чем-то недоволен. Она любила его таким, как он есть, какой-то почти материнской любовью: ему было около четырех лет, когда погибла его мать, но он сохранил в памяти ее чистый идеализированный образ.

Внезапно ей показалось, что что-то произошло. Отец и Пьер Аннеброн увлеклись разговором о Шербурге, где собирались возобновить работы по строительству плотины, начатые еще десять лет назад. То, что она увидела, испугало ее: Адам, выпрямившись на стуле, положил свою ложку на тарелку и, не отрываясь, смотрел на Артура, который, в свою очередь, с вызовом смотрел на сводного брата.

Пока Гийом был в Англии, она постаралась объяснить брату причину этого путешествия, старательно избегая всего того, что могло бы затронуть их мать. Она говорила о глубоких разногласиях в характерах Гийома и Агнес, стараясь избегать критики и этой леди Тримэйн, подруги детства отца. В тот момент Адам не очень обо всем задумывался. Тем более что он раз или два случайно уловил разговоры Потантена и мадам Белек. И потом Адам думал, что раз та женщина умирает, то надо быть милосердным к ней, но он никак не ожидал, что отец привезет в Тринадцать Ветров «сына этой другой».

Медленно, не спуская глаз с чужого, Адам бросил салфетку, поднялся и направился к двери.

– Папа! – позвала Элизабет, но Гийом и сам все увидел.

– Ты куда, Адам? – спросил он.

Мальчик остановился, как будто в него попала пуля. Он сделал явное усилие, чтобы обернуться, и все увидели его белое как мел лицо.

– Прошу меня извинить, – отчеканил он каждое слово, так что голос его зазвенел в зале, – но я больше совсем не хочу есть...

И в полной тишине вышел из столовой. Элизабет не выдержала. Отбросив стул, она встала и собиралась последовать за ним, но голос отца ее остановил:

– Останься здесь! Я сам пойду к нему. Ты хозяйка дома и должна оставаться с гостями. Прикажи подать кофе в библиотеку, когда вы закончите ужин. Я приду туда...

Посмотрев ему вслед, Элизабет заметила, что он тяжело опирается на свою трость, которая