прочь от кареты, а она билась в его руках, бессвязно стеная. Нарядный кружевной чепец слетел с ее черных с проседью волос, но она ничего не замечала, то царапая лицо Вуна, то вцепляясь пальцами в собственные аккуратно завитые локоны. Ким гибкой тенью скользнул внутрь кареты и через несколько долгих мгновений извлек наружу тело хозяина — держа его на вытянутых руках, словно малого ребенка. Я взглянула на них и отшатнулась: черные, как угли, глаза Кима пламенели демоническим огнем на смертельно бледном лице. Не обращая внимания ни на кого, Ким, пошатываясь, понес мертвого Диего в дом. Бойцы, наводнявшие лужайку перед верандой, почтительно расступились.

— Кто еще пострадал? — тихо спросила Лей.

Не знаю, в самом ли деле она ожидала от меня ответа. Я взглянула на нее с удивлением, будто видела перед собой незнакомку. Лей явно знала, что готовил нам сегодняшний день.

Она предала меня, как и Джай.

— Твой Хаб-Ариф жив, — с трудом разжав губы, равнодушно бросила я. — Остальные — не знаю.

Отвернувшись от нее, словно она была пустым местом, я подобрала ворох юбок и побрела в дом.

Сквозь оставленную открытой дверь из покоев Диего в темный коридор сиротливо вползала полоска дневного света. У моей двери охраны добавилось: помимо привычных телохранителей, что в растерянности озирались вокруг и жадно впивались в меня вопросительными взглядами, я увидела здесь пару вооруженных бойцовых рабов. Завидев меня, они опустили глаза и склонили в приветствии головы — но не настолько низко, как того требовали правила рабского кодекса.

Я беспрепятственно прошла внутрь, обвела взглядом пустую спальню, заглянула в детскую. Сай, с дрожащими руками и полубезумными глазами, подскочила с кресла и подошла ко мне, ожидая указаний.

— Госпожа!

— Как дети? — я бросила взгляд на две кроватки под общим полупрозрачным пологом.

— Уснули… Но…

— Тебя никто не обижал?

— Нет, госпожа, — сглотнула Сай. — А… вас?

— Дон Адальяро убит, — сообщила я, подивившись безразличию собственного голоса. — Прошу тебя пока побыть здесь, с детьми. Я скоро вернусь.

Оставив застывшую в немом молчании Сай, я так же тихо, как вошла, вернулась обратно в коридор и шагнула в открытую дверь соседних покоев.

Диего лежал на краю широкой кровати, Ким сидел рядом, склонившись над ним. Окровавленная рубашка, которой Хаб-Ариф перевязал раны моего мужа, теперь бесформенной тряпкой валялась на полу. Длинные тонкие пальцы Кима медленно прикасались к одежде покойного: расстегивали пуговицы, развязывали шейный шарф и широкий парадный пояс, зачем-то поправляли кружевные манжеты. Я подошла ближе и, не слишком понимая, зачем, один за другим стащила с вытянутых ног Диего высокие сапоги. Вместе с Кимом мы избавили его от чулок, облегающих бриджей и заскорузлого от крови парадного жилета. Когда на Диего осталась одна лишь белоснежная рубашка с ярко расплывшимся по ней кровавым пятном, Ким на мгновение замешкался, но затем просто разорвал ее от ворота до подола.

Я судорожно всхлипнула, глядя на обнаженное тело мужа. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, села на край кровати, соприкоснувшись коленями с бедром Кима. Коснулась свежей, потемневшей по краям раны между ребрами. Пальцы тут же стали липкими от загустевшей крови. Не вытирая их, я провела рукой по тонкому бледному шраму, начинавшемуся под нижними ребрами. Внизу живота клубок застарелых рваных шрамов становился гуще… Я никогда не видела его полностью обнаженным, и только теперь, мертвый и беззащитный, он открыл мне свои последние, горькие тайны.

Не в силах сдержаться, я разрыдалась над телом мужа, размазывая по щекам слезы и кровь. Ким грубовато оттолкнул меня, но его неслыханная непочтительность не имела теперь никакого значения. Словно ревнивый коршун, желающий защитить свою добычу от стаи падальщиков, он поднял тело бывшего господина и перенес в купальню.

Не знаю, сколько я просидела так, на пустой, испачканной кровью кровати Диего, борясь со слезами и утратив чувство реальности. Но когда рыдания перестали сотрясать грудь, а слезы высохли, оставив на щеках горькие тянущие дорожки, я тяжело поднялась с кровати и заглянула в купальню. Ким успел начисто обмыть тело, сложить хозяину руки на груди, и теперь неподвижно стоял рядом, напоминая застывшее в скорби каменное изваяние. Услышав шорох моих юбок, он вскинул на меня темный взгляд, и меня словно толкнуло в грудь волной жгучей ненависти.

— Это… с-случайность, — заикаясь, попыталась оправдаться я. — Никто не хотел его смерти…

— Уйдите, оба! — раздался сзади ледяной голос Изабель, заставив меня вздрогнуть.

Она вошла в открытую дверь тихо, как тень. Она и была тенью самой себя: бледная, но странно потемневшая, постаревшая, похудевшая, и даже ростом как будто стала ниже…

— Оставьте меня наедине с моим сыном, — повторила она властно.

Ким, едва заметно склонив голову, вышел первым.

— Я съезжу за падре, — глухо прозвучал мой собственный голос.

Все равно я ничего больше не могла сделать для мужа.

====== Глава 50. Острые осколки ======

Поразительно, до чего порой изменчиво чувство времени. Пребывая в абсолютной уверенности, что прошла уже целая вечность с моего первого призывного вопля до окончательного взятия Арены под контроль повстанцев, я с изумлением осознаю, что на улице все еще ярко светит солнце. Не прошло и дня, как в ленивом, сытом, погрязшем в пороках городе все переменилось.

Арена наша. Кастаделла наша. Победа за нами, рабству конец — и это сладкое ощущение пьянит разум похлеще молодого хмельного вина.

Рука, все еще сжимающая рукоять меча, подрагивает от усталости. Не с первого раза попадаю лезвием в ножны, болтающиеся на широкой кожаной перевязи. Мимолетно наслаждаюсь давно забытым ощущением: тяжестью меча в ножнах на левом бедре — там, где и полагается отдыхать оружию воина…

Результатами можно гордиться. Несмотря на то, что управлять толпой свирепых воинов-одиночек, жаждущих праведной мести, оказалось нелегко, первоначальный план все же сработал: мне удалось сохранить жизнь пятерым сенаторам, а также юному Стефану ди Альба, который с сегодняшнего дня заменит убитого отца в сенаторском кресле. Потери среди зрителей последнего в истории Арены кровавого игрища не столь значительны, как казалось поначалу: всего-то с дюжину особо неудачливых господ, ставших жертвами собственной жестокости. Среди них Вильхельмо — мне доставляет особое удовольствие тот факт, что я стал свидетелем его кончины, — и трое сенаторов, которым ранее я подписал смертный приговор. Аркебузиры, арбалетчики и мечники, составлявшие стражу Арены, не в счет: увы, большинству из них пришлось сложить голову в этом жестоком сражении. Мне искренне жаль этих людей, с честью выполнявших свой военный долг, но без крови и смертей не бывает побед.

Единственное, что омрачает радость триумфа — это гибель Диего Адальяро. В том, что он умер, я