молодой отец, отказывающийся понять, что, когда жена бросает ему в лицо «это не твой ребенок!», она, скорее всего, имеет в виду не единение мирового пролетариата; две девушки, с замиранием сердца обсуждающие объем пирамиды, а не романтические увлечения; молодая женщина, проплакавшая все глаза из-за недоставленного оборудования, а не из-за разочарования в личной жизни. Безусловно, подобное прочтение не могло приветствоваться как идеологически выдержанное в те годы, когда ставились эти пьесы и выходили эти фильмы. Как раз то, что герои реагировали подобным образом, доказывало, что они — достойные члены нового общества. Более приемлемым и для авторов, и для критиков было бы второе возможное прочтение этого комического нарратива, согласно которому юмористический эффект возникает из-за несоответствия между традиционными ожиданиями относительно того, как должны себя вести люди в определенных ситуациях, и новой реальностью, которая эти ожидания полностью переворачивает. Для того чтобы это прочтение было возможно, чтобы этот юмор был узнан, необходимо, чтобы и новый, и старый мир были одинаково близки, одинаково узнаваемы для аудитории, чтобы зрители и читатели могли с легкостью переключаться с одной интерпретации на другую.

В некоторых сценах подобные недоразумения состоят из многих компонентов. Понятно, что научный сотрудник Двали и уборщица Тоня не понимают друг друга, но намного важнее путаница второго порядка, смешение ролей сегодняшних, реальных (например, уборщица) и завтрашних, потенциальных (например, инженер). Человека понимают неправильно, принимая его за того, кем он еще не является, потому что в новой реальности каждый из этих новых людей в одинаковой степени и то, что он есть, и то, чем он может стать. В «Простой девушке» Шкваркина главная героиня, Оля, приезжает в Москву, чтобы подготовиться к вступительным экзаменам в вуз, а в свободное время работает уборщицей в частном доме. Кто-то пускает слух том, что Оля якобы «никакая не домработница, а писательница, журналистка», собирающая материал о чрезвычайно неприглядном поведении жителей многоквартирного дома, где она работает. Ее работодатели, немолодая пара, все еще живущая устаревшими представлениями, принимают Олины конспекты по алгебре («Анализ бесконечно малых величин») за журналистский репортаж об их слабостях и пороках. В конце пьесы дядя девушки, директор крупной фабрики, помогает разрешить целую серию комических недоразумений, объяснив, что величие нового общества состоит в том, что статус человека не определен раз и навсегда. Герои понимают, что нельзя называть кого-то «простой девушкой» не потому, что это определение не соответствует действительности в данный момент, а потому, что «простая, не простая, опять простая, опять не простая… […] И что значит „простая“? Сегодня она „простая“, а через три года — инженер, педагог, юрист…»

Поспевать за подобными стремительными трансформациями нелегко, поскольку они касаются как отдельных людей, так и общества в целом. Именно это — основная идея пьесы «Миллион терзаний» Валентина Катаева (1931). Один из ее героев — немолодой мужчина, живущий надеждой на возвращение прежнего режима, путает женихов своих дочерей. Он никак не может поверить, что эрудированный и хорошо воспитанный молодой человек, которого он принимает за «консультанта по делам искусств», на самом деле — простой рабочий, в то время как другой, грубый и неприятный в общении, действительно оказывается специалистом в области искусствоведения. Когда героиня «Хорошей жизни» пишет письмо знаменитому врачу, прося его о помощи в вопросе, связанном с абортами, объясняя: «больше я терпеть не могу, я все сроки пропустила», — речь идет ни в коем случае не о том, что она была неверна партнеру, как это могло бы быть в прежние времена (и как сначала полагает ее жених). На самом же деле героиня — активистка-общественница, приглашающая врача прочитать популярную лекцию в исследовательском институте, недавнее «заседание месткома» которого одобрило лекцию на важную медицинскую тему. Упомянутые в письме «сроки» не имеют отношения к беременности; речь идет лишь о том, что публика с нетерпением ждет выступления специалиста, и нужно обговорить детали выступления как можно скорее («вот никак с ним не договоримся, а мне за это выговор»). За разъяснением произошедшего следует всеобщее веселье, и кто-то из героев просто «умирает» от смеха.

Когда привычные коды поведения больше не работают, а новые пока не установились, особенно нелегко приходится тем, кто по разным причинам (идеологическим или возрастным) не может легко и быстро воспринять новые правила и правильно считывать новые знаки и жесты. В пьесе Цезаря Солодаря «В сиреневом саду» (1954) морально безупречный молодой человек и исключительно принципиальная молодая женщина, встретившиеся в доме отдыха, оказываются приняты за тайно встречающихся любовников. На самом деле молодые люди договорились о встрече в тихом месте, где им никто не будет мешать, для того чтобы написать вместе письмо в газету и привлечь внимание властей к безответственному отношению к государственным средствам со стороны руководства Дома отдыха. В «Капитане в отставке» немолодые муж и жена постоянно неправильно (и комично) интерпретируют поведение молодежи. Жена, Ефросинья Михайловна, убеждена, что бравому капитану Сергею не терпится выйти из дома вечером, потому что «человек по женскому обществу соскучился», и она с пониманием относится к тому, что он «не успел приехать — сразу на свидание побежал». На самом же деле Сергею важно поучаствовать в постановке самодеятельного спектакля в местном доме колхозника. В то же время, мечтая, чтобы Сергей «остался б уж совсем» в их городке, она думает о нем как о ценном работнике, каких городу очень не хватает. Ее муж, Захар Денисыч, никак не может взять в толк, что молодая женщина может быть заинтересована в разговоре с мужчиной не для того, чтобы обсудить новаторский способ повышения эффективности производственного процесса, — тем более что в данном случае речь идет о проекте сушилки, разработанном лично Захаром Денисычем:

Захар Денисыч. Если б он остался… […] Сама говорила: тактика и стратегия… Увлечь его надо, понимаешь?

Женя. Да он мне совсем не нравится.

Захар Денисыч. Неважно.

Женя. Как неважно?

Захар Денисыч. А так. Все равно. Кто с этим делом, кроме тебя, настолько знаком?

Женя. С каким делом? Что вы говорите?..

Захар Денисыч. Ну, с сушилкой, с сушилкой.

Женя. Так вы о сушилке?

Захар Денисыч. А о чем же? С самого начала толкую: надо увлечь Сергея Иваныча сушилкой.

Как нечаянная пародия на Одрадек Кафки, сушилка оказывается темой обсуждения в самые неожиданные моменты на всем протяжении пьесы. Опечаленный тем, что упустил последнюю возможность попрощаться с понравившейся ему девушкой, потому что та уехала на Дальний Восток, Сергей с надеждой начинает читать записку, которую принимает вначале за объяснение