Он стиснул зубы.

Он был один, совершенно один посреди мрачных пустынных болот — жалкий, замерзший, вымокший с головы до ног и заляпанный грязью, как упавший в корыто неоперившийся цыпленок. Испуганный, слабый и беззащитный, барахтающийся в сбывшемся кошмаре, оставшийся за краем знакомого и привычного мира…

Ладно, сказал он себе, хватит ныть. Что толку теперь сожалеть о потере? Обратного пути нет… А до южной окраины топей не так уж и далеко, не больше шести-семи миль; если повезет, я сумею добраться туда аккурат к рассвету… Если повезет, то я не замерзну, и не сотру ноги в кровь, и не провалюсь в болото, и меня не пристрелят орки, и не найдут эльфы, и не сожрут гуулы… Если повезет…

Но отступать было поздно.

***

Отсюда, со стены Крепости, было видно окрест на несколько миль.

Саруман стоял возле одного из каменных зубцов, обхватив плечи руками и закутавшись в плащ, мрачно вглядываясь в темную даль. Полоска заката еще виднелась на западе, за Андуином, но с востока на Дол Гулдур надвигалась ночь, бескрайняя и непреодолимая, словно разливающееся по земле море густой черноты. Мерцали внизу многочисленные огни на территории Крепости, дальше тянулась полоса леса, за лесом начинались болота — над ними поднималось странное голубовато-серое свечение, слегка мерцающее в густеющих сумерках, бледными пятнами проступающее сквозь медленно наплывающую кромешную тьму.

Гэдж так и не вернулся.

Шарки сам не знал, что надеется высмотреть там, в холодной ночной пустоте, на дальней границе видимости.

Он смотрел на дорогу, уходящую к лесу, словно уповал выцепить на ней взглядом одиноко бредущую фигурку — но дорога была пуста, только пара волов тащила по ней накренившуюся под неведомым грузом телегу. Вот уже и окончательно смерклось, и натекла темнота, съела подножие Замка и окружающие земли, лишь там и сям еще горели редкие сторожевые огни, да где-то чуть в отдалении полыхало красным — работа в кузнях часто не заканчивалась и с заходом солнца. Ночь нависала над Замком плотно, как крышка погреба, и обещала быть долгой, удушливой, безнадежной…

Почему он не вернулся? Что с ним случилось? Где его искать?

Заблудился в лесу? Оступился и провалился в топь? Угодил на зубок гуулам? Попал под подозрения какого-нибудь особо бдительного патруля и сидит под стражей в приграничной крепостице? Мало ли опасностей может подстерегать в этих гиблых местах глупого самонадеянного мальчишку! Какого лешего он вообще туда сунулся, на эти проклятые болота — в одиночку? «Ушёл собирать немейник…» Или дело не в немейнике? Тогда — в чем?

Шарки не знал, что и подумать. Голова у него гудела…

Дрожал, поддуваемый ветром, светильник на стене, огненным мотыльком трепыхалось над ним пламя. Тянулась ввысь черная струйка дыма, словно пытаясь внести в сгущающийся мрак свой крохотный вклад. За спиной Сарумана деловито пробряцал снаряжением вышедший на обход ночной патруль.

— Шарки! Что ты здесь делаешь?

Орков было двое — коренастых рыжеватых уруков с Восточного двора.

— Ничего, — хрипло сказал Саруман. — Вышел… подышать воздухом. Что-то мне нынче неможется.

— Иди вниз, — буркнул один из дозорных: это был бравый Бардр, разжалованный из капитанов в рядовые столь же внезапно, как и получил повышение. — Нечего тут на стене торчать, не украшение, чай.

Саруман и сам знал, что нужно уходить, глупо стоять тут на ветру — но какая-то неведомая сила удерживала его на месте, странное предчувствие, что вот сейчас что-то должно случиться. Да он и не мог сегодня спать, несмотря на усталость и головную боль, слишком уж муторно и тревожно было у него на душе.

Уруки потопали дальше, волоча за собой каждый — по две тени, трепыхающиеся на камнях в такт мерцанию факелов. Но ещё одна неведомая тень — сгусток темноты — вдруг вывалилась с ночного неба, промчалась над головой Сарумана, уронила на парапет черное перо. Орки, ушедшие чуть вперед, всполошились.

— Кто тут? Сова, что ли?

Какая-то ночная птица, видимо, опустилась на карниз ближайшей дозорной башни, Саруман услышал, как её когти царапнули по камням. Наверху что-то едва слышно звякнуло.

Один из орков поднял подвернувшийся обломок кирпича и швырнул его в птицу. Та захлопала крыльями и, отскочив, издала отрывистое, похожее на ругательство карканье. Это, оказывается, была не сова, а ворон.

Ворон?

Откуда он тут взялся? — спросил себя Саруман. Во́роны не летают ночью… и уж тем более они не летают ночью над Дол Гулдуром. Если их не отправляют сюда намеренно… Эх, да если бы Гарх не сгинул где-то в долине реки Келебрант, я бы вполне мог нечаянно подумать, что… Да нет, это такая глупость… Просто показалось…

Орки, потеряв цель, искательно оглядывались.

— Где он?

— Вон, на карнизе.

— Ну, щас… спорим, попаду?

Мимо Сарумана просвистел еще один камень. Ворон тяжело сорвался с карниза и, хлопая крыльями, исчез где-то в темноте. Бардр со своей пронырливой клыкастой физиономией подсунулся ближе.

— Эй, Шарки, птичка мимо не пролетала? Не видел, куда девалась?

— Упала, кажется, вниз, к подножию башни, — с прохладцей откликнулся Саруман. — А зачем она тебе? Жарить её будешь, что ли?

Бардр недовольно заворчал.

— Да показалось, будто цацка какая-то у неё… а, ладно! — он прикусил язык. — Леший с ней, пусть проваливает в Удун!

Впрочем, его красноватые глазки засветились хитро — видно, он уже прикидывал, как бы половчее изыскать предлог спуститься к подножию башни и пошарить там в поисках сбитого трофея. Его напарник что-то сердито буркнул, Бардр, фальшиво насвистывая под нос, обернулся к нему — и орки неторопливо потопали дальше по куртине, постукивая древками копий по камням, и наконец скрылись за поворотом…

Делать здесь, наверху, было совершенно нечего. Саруман повернулся и тоже зашагал вниз, в лекарскую каморку. Лестница, пронизывающая дозорную башню сверху донизу, оказалась неожиданно длинной, извилистой, с неровными щербатыми ступенями, Шарки спускался по ней торопливо, придерживая рукой полу плаща, боясь и одновременно не боясь споткнуться и полететь кувырком — и под конец чуть ли не пустился бегом через две ступеньки.

Голова его шла кру́гом под вихрем беспокойных и неожиданных дум.

Откуда взялся этот ворон — здесь, ночью? Каким ветром его сюда занесло? Он что-то искал? Или… кого-то? Кто он — посланник Саурона, вестник несчастья, просто какой-нибудь шальной птах, заблудившийся над болотами? Кто?

Что было у него в лапе?

Шарки стоял посреди темного помещения лекарской, втянув руки в рукава, судорожно напрягая слух, и никак не мог собрать разбегающиеся мысли. Его томили какие-то неясные и необъяснимые предчувствия. Он ждал… чего ждал? Зачем?