меня своим представителем в Петроград. Пришёл прощаться.

Он посмотрел на свои сапоги, по щиколотку залитые водой, затянулся и, выпуская носом струи дыма, поднял глаза.

– Вот как оно получилось, Владислав Андреевич… Врагами расстаёмся.

– За что же вы всех нас так не любите?

– А за что вас любить? За войну до победного конца?.. Хватит, навоевались. Не хотите вы понять: народ устал воевать. Он хочет пахать, сеять, детей рожать.

– А присяга? А Россия?

– О-о! Потянуло нафталином из бабушкиного сундука!.. Разные мы с вами. С детства разными были. Вы ведь не помните меня?..

Пристально смотрел в глаза, в надежде, что Вячеслав вспомнит, но в глазах того по-прежнему было непонимание.

– Плот на Барских Прудах. Мальчишки с окраины. Тайник в дупле старой липы… Вспоминаете?

Янчевский пальцем подтянул вверх рукав шинели, повернул к тусклому свету кисть руки, показывая татуировку – синий кораблик.

– Так ты… – Владислав поднёс папиросу ко рту, но так и не затянулся – ошарашенно смотрел поверх руки на Янчевского. – Вот откуда мне лицо твое знакомо. А я ведь ни имени, ни фамилии твоей не знал, только кличку – Яня.

– Гимназистов у нас тогда не жаловали, как поймаем где-нибудь в проулке – били беспощадно. А вас уважали. Вы тогда нам «Остров сокровищ» читали. Всех с ума посводили этой книгой. Что там началось: пиратские флаги, деревянные сабли, чёрные повязки на один глаз, платки на головах.

Некоторое время он смотрел, как под струпьями табачного пепла прячется красный огонёк, потом поднял глаза.

– Когда весной вы раненого меня из болот на себе выносили, я всё время про книгу эту вспоминал. Странно – ночь, звёзды, мокрые кусты вокруг, пуля в ноге, а я думаю чёрт знает о чём. Ещё тогда хотел вам про детство наше напомнить, но всё время сознание проваливалось куда-то, запутался совсем. Где я? В каком времени? То ли на болоте, раненный в ногу, то ли на плоту на Барских Прудах… Вам и книге этой обязан тем, что читать выучился. Тяги-то у меня к грамоте не было до тех самых пор, пока книга эта не появилась.

Горько усмехнувшись, Владислав подтянул грязно-белый хлопчатый рукав, – на внутренней стороне его запястья был вытатуирован точно такой же вздутый парус с остренькими волнами вокруг, как у Янчевского.

– Будто в прошлой жизни всё было.

– Да, ухнуло времечко в прорву, – согласился Янчевский.

Давно, в подростковом возрасте, случайные друзья с заводской окраины решили сделать себе наколки. Владислав не мог ударить лицом в грязь и проявить трусость, тем более что решение и мотив наколки были навеяны «Островом сокровищ», которым он увлёк безграмотных мальчишек.

Как ни скрывал он наколку, а недели через две родители всё же обнаружили её. Разгорелся жуткий скандал: наколка у мальчика из дворянской семьи – вещь немыслимая.

Владислав потёр пальцами засохшую поверх наколки грязь, потянул вниз рукав.

– Много глупостей по малолетству сделано.

– Вам глупость, а мне – мечта, – ответил солдат. – Сначала мечтал на этом кораблике отправиться на пиратский остров за сокровищами, потом, когда вырос, думал, скоплю денег, уеду в Одессу, куплю шаланду, построю рыбацкую хижину на берегу. Теперь мечты у меня большие: неплохо бы в этот кораблик погрузить весь наш народ рассейский и увести его к новой жизни – без царей и капиталистов. А вы говорите – глупость.

– Да, разные мы… Но это ещё не повод для ненависти.

– Я тоже так думал, а теперь засомневался. – Янчевский кинул под нары зашипевший в воде окурок, поднялся, поправляя ремень. – Ладно, не берите в голову, – это я не про вас. Так, в целом размышляю. Вчера ребята хотели вас с Каламаевым в одной яме закопать, насилу отговорил их.

– Так это ты там командовал?

– Видать, плохо командовал, недоглядел: пока остальных офицеров разоружал, ребята вас чуть не кончили. – Янчевский откусил размокший конец папиросы, отплюнул его под ноги. – Ладно, что было, то было. Дальше что собираетесь делать? Насколько я вас знаю, присягу новому правительству не примете.

– Нет, не приму. Присягу дают один раз.

– Тогда послушайте совета. Время сейчас такое, что за вашу жизнь никто гроша ломаного не даст. Есть телеграмма Петросовета – всех неприсоединившихся офицеров считать врагами. Так что, чем дальше вы будете от фронта, тем безопаснее для вас.

Он скинул с плеча вещмешок, поставил его на край нар.

– Здесь солдатская гимнастёрка, фуражка. Шинель я на гвоздь у двери повесил. Сапогами не разжился, ну да ладно – сейчас солдатом в офицерских сапогах никого не удивишь. Уходите сегодня, как стемнеет, завтра может быть поздно. Доберётесь до станции, замашками своими офицерскими не бравируйте – дезертиров полны поезда. Там их некому сдерживать: офицеров из поездов в окна выкидывают. Если повезёт. Ну а не повезёт… Сами понимаете.

У Владислава будто стрельнуло что-то в голове. Взялся рукой за забинтованный затылок… Теперь он хорошо понимал. Мог представить, что творят по пути домой сорвавшиеся с фронта никем и ничем не сдерживаемые дезертиры. Но и здесь оставаться нельзя. Здесь тоже злобы – через край.

– Спасибо, – сказал Владислав, переставляя вещмешок от края нар к сырой бревенчатой стене.

Янчевский поднялся, развёл руками:

– Сделал, что мог. Так что за тот случай, когда из болот меня раненого на себе вынесли, – в расчёте.

– Выходит, что в расчёте.

Янчевский прошлёпал по воде, у выхода обернулся, поднял воротник шинели.

– Бывайте, Владислав Андреевич.

– Бывай, – тихо ответил Владислав.

Янчевский согнулся на выходе из землянки, стукнул дверью. Огонёк плошки, отпрянув к бревенчатой стене, погас. Владислав лёг, сунув руку под голову. Неторопливо докурил в темноте папиросу, швырнул окурок в воду.

Глава 19

К вечеру вернулись в землянку Краевский, Гузеев и Милюхин. Злые, немногословные. Краевский и Милюхин сразу начали собирать вещмешки. Гузеев присел к Владиславу на нары.

– Мы решили, что надо уходить. Сегодня, как стемнеет. Идти сможете?

– Смогу. Артемьев где?

– Он остаётся.

Владислав вздохнул, распуская тесьму оставленного Янчевским вещмешка.

– Бежим как воры, под покровом ночи.

Никто не ответил ему – все сосредоточенно собирали вещи.

Собравшись, осторожно вышли из землянки.

– Хорошо, что «товарищи» охрану сняли, видно, уже не опасаются нас.

– Дураки они – службу нести.

– Тише, господа, не ровен час, услышат.

Опасливо озираясь, зачавкали сапогами на восток. Только отшагав с полверсты, почувствовали облегчение, закурили, заговорили вполголоса.

– Чувствовал я, что он с «товарищами» снюхался, – сетовал Милюхин.

– Кто?

– Ну, ясно же – Артемьев. Не удивлюсь, если он завтра пойдёт с немцами брататься.

– Чёрт с ним.

– А он нас не выдаст?

– Бог с вами! Я его с четырнадцатого года знаю, он человек