– Что делать, милый? Я тебе скажу, – загоготала Джулия. Новоприбывшие отшатнулись. – Разрубить, взбить, замесить и растереть…

Вопрос решен; дальнейших споров я не допущу. Я дал трем соратникам знак, чтобы помогли поднять тело. Избежав ответственности, они охотно подчинились. Мы развернули Джулию вертикально и вытащили наружу. Я смахнул мусор у нее со спины.

Едва мы покинули плинтус, Джулия прекратила сопротивление. Лишившись запасов, что придавали ей силы, она поняла, что ее время кончилось.

– Слегка взболтать, – тихонько попросила она.

– Каков план? – спросил Бисмарк. Я рассказал. Они были потрясены.

– Лицемеры, – сказал я. – Вы же это и предлагали. Ну вот. Она ваша.

Еще минута – и вся ответственность на мне. Джулия слушала, не сопротивляясь и не протестуя. Я решил, что это доказательство божественной правоты моего плана. Задним числом я понимаю, что Джулия просто была в столбняке.

Мы втащили ее на плиту. Единственное смертоносное место в квартире. На скользкой эмали нас видно, как на ладони, а бежать слишком скользко.

Мы поволокли Джулию спиной; в кои-то веки брезгливость Айры была нам на руку. Мы уложили Джулию под переднюю конфорку. Под покровом черных стальных пластин я чувствовал себя немного безопаснее. Нас согревала маленькая горелка, вечное пламя земного алтаря.

Джулия обмякла. Я начал ее распутывать. Бисмарк вцепился в меня.

– Ты что делаешь? Я убежденно сказал:

– Не бойся. Бог пришел, чтобы испытать тебя, ибо ты не грешил…

– Ногам моим все это не нравится, – сообщил Суфур Бисмарку.

Я высвободил ей ноги. Я был уверен: она не побежит. Я позвал остальных, чтобы помогали держать, но теперь они, казалось, опасались меня не меньше, чем ее.

– Зачем ты это делаешь? – спросил Бисмарк. Я хотел внушить ему, что он сделал бы то же самое, если б мыслил ясно. Но в своей безмятежности произнес лишь:

– Ворожеи не оставляй в живых.

Воцарилось долгое молчание. И тут я впервые испугался – вдруг они меня бросят и я не смогу завершить начатое. На их одобрение мне было плевать.

Наконец Бисмарк, настоящий друг, сказал:

– Я тебя не понимаю, Псалтирь. Но я стар, и мне почти нечего терять. Это первое мое испытание веры. Не заставляй меня о нем сожалеть.

Он схватил ее передние ноги, я – задние, и мы потащили Джулию под конфорку. Слово сказано, правосудие свершилось во имя всеобщего блага.

Мы держали ее над горелкой всего несколько секунд, и вот пламя уже обняло бока Джулии, перекрасилось из холодного синего в странно теплое, красно-оранжевое. Панцирь зашипел и треснул. Нас окутало зловоние жженого протеина – мне следовало испугаться, но я не испугался: весь процесс напоминал не о смерти, но о Цыганкиной готовке.

Джулия восприняла происходящее с фатализмом. Тело корчилось от жара, но то был рефлекс, а не сопротивление. Напоследок Джулия спокойно проинструктировала:

– Поджаривать по две минуты с каждой стороны…

Через две минуты мы ее перевернули. Спина обуглилась. Снова треск и хлопки, вонь усилилась, но все закончилось. Она была мертва.

– Надеюсь, мы сможем после этого жить, – сказал Бисмарк. – Очень надеюсь.

Мы вытащили ее из огня. Одна нога переломилась у Бисмарка в лапах. Он уставился на нее. Остальные двое вздрогнули и попятились.

– Уходите, – сказал я.

Когда они ушли из кухни, я поднял тело. Тошнота миновала; теперь это просто головешка, гораздо чернее и легче Джулии. Она пахла углем, не феромонами. Джулия была блестящая, а эта штука слишком грязна, коснуться противно.

Я взобрался по задней стенке плиты и протолкнул Джулию между косыми лопастями вентилятора. Уложил ее в трубе. На ее черном изуродованном лице читалось смирение. Нормально; я в этой жизни на благодарность не рассчитывал.

Я понимал: я выбрал не самое величественное место успокоения – мне это никогда не давалось. Хватит того, что Айра не сметет ее веником и не засосет пылесосом, как обычный мусор. Если он снова решит опробовать на ней свою технику, Джулия просто взлетит к ангелам.

– К восходу солнца она обрекла бы нас на гибель, – сказал я.

– Знаю, – ответил Бисмарк.

– У меня не было выбора.

– Знаю.

И все-таки сегодня я весь был липкий от ее крови.

– Что толку? Когда я сведу Айру и блондинку, мы все уже сойдем с ума или умрем.

– Это входит в задачу. Ты должен сделать так, чтобы мы дотянули до спасения.

За последние сутки симптомы ухудшились. У меня и моих книжных собратьев смерть Джулии спровоцировала подлинную регрессию. Почему она не вдохновила нас на героическую самооборону? Если голод разъедает сильнее, чем мы предполагали, что же с нами будет теперь, когда наши запасы вылетели в дыру плинтуса?

Бисмарк прав: я должен срочно достать еду для колонии. Это единственный способ восстановить силы граждан и их веру в меня. Я знал лишь одно место – дальше по коридору. Вряд ли я справлюсь один, но после сцены у конфорки никто со мной идти не захочет, это несомненно.

Даже проткни мне Джулия все глаза, я без труда нашел бы квартиру Тамбеллини. Ароматы оливкового масла, помидоров, чеснока, репчатого лука, сыра и перца, что вырывались из-под двери, делали нашу маринованную селедку и хрен не аппетитнее банной варежки. Эта желанная квартира когда-то была заселена внушительной колонией Блаттелла Германика. Десять лет назад после четырехмесячной кровавой резни ее захватила Перипланета Американа, тараканы-мутанты во много раз больше нас. Мы не знали, что там с тех пор творилось. Я вошел под дверь. Интересно, увижу я сытую счастливую колонию или злобных великанов, что по-прежнему на дух не переносят мой биологический вид.

Странно – дверь не охранялась. Я зашел. Из-под двери в спальню было видно, как мерцание телевизора танцует на кричащих обоях – ад в современном католическом семействе.

Гектор Тамбеллини произнес откуда-то с кровати:

– Вот, например, Джонни. Его бывшая жена в жопу ебет. Ни дня в жизни не работала. Если ты меня бросишь, знаешь, что с тобой будет, Ви? Этот… – Хлоп!

Смех из телевизора. Я миновал дверь.

– Какая женщина способна бросить такого джентльмена?

Я шагнул в кухню, готовясь к битве. Никого. Я слегка расслабился. Однако возмутительно: эти американцы так беспечны, а моя колония загибается.

Внезапно я спиной почувствовал чей-то карающий взгляд, будто меня застали за беседой с самим собой. Никого не видать. Я медленно прошел вперед, затем назад, но глаза следовали за мной. Я юркнул в щель на старом линолеуме.

Никакого движения. Наверняка это Перипланета Американа высокомерно развлекается где-то в тени. Без толку прикидываться, будто спрятался.