Нет, навскидку — не определить, соглашались все. Транспортировали нас с таким же пренебрежением, как выращенное биомясо везут в искусственных стойлах на перерабатывающую фабрику. Трюм военного космотранспортника был без внутренней связи, а дверь — наглухо задраена и под охраной. Потом нас быстро, понукая энергодубинками, перегнали на планетарник в каком — то ангаре, не то что осмотреться толком, даже головы не дали поднять…

В итоге — планетарный грузовоз, тоже задраенный наглухо, выкинул нас перед самыми воротами части. Но где? Ясно было одно — абсолютная чертова дыра, где гарнизоны меняются не реже, чем каждый год, иначе просто спиваются и сходят с ума. Гарнизонная скука похожа на постнаркотическое похмелье, когда апатия сменяется внезапным, немотивированным буйством со всеми отягчающими…

Мы стояли на плацу шеренгой, все полтора десятка новоприбывших. Стояли, между прочим, навытяжку уже почти час. Сопровождающий нас сержант военной полиции, хмуро презирающий всех, кто не удостоился чести носить на рукаве красную повязку с белыми буквами «ВП», так и не озаботился командой «вольно». Сам он прохаживался вдоль строя походкой перекормленного гуся, переминался с ноги на ногу, ладонью вытирал пот с толстого лица и сердито сопел. Но стоило кому — то пошевелиться в строю — тут же начинал реветь, словно ужаленный в мягкое место.

Уже то, что сопровождал нас только один сержант — показательно. Значит, действительно дыра, откуда не выбираются…

Штрафники…

Даже для воинской части, где каждая человеческая особь обычно чем — нибудь озадачена («Праздные руки бес корежит» — эта поговорка с древних времен взята на вооружение!), здесь было слишком безлюдно и тихо. Изредка через плац шмыгали солдаты в грубых серых робах без знаков различия. Вступая на разметку для строевой подготовки, они тут же, как положено по уставу, начинали чеканить шаг, тянуть носок, бухать пятками и пучить глаза, словно сдерживая внезапные приступы геморроя. Хотя никого из офицеров в обозримом пространстве не наблюдалось, а просто так, говорят, даже в парадном президентском полку не тянутся. Но эти — усердствовали. На нас даже не оглядывались, только косились…

Да, здесь нам — не там, это было понятно без слов.

Похоже, здесь не только все по уставу, по самой его мельчайшей буковке и запятой! — догадывались бывалые солдаты. И в окнах казармы никто не торчал, не глазел и не зубоскалил на вновь прибывших, заметили многие. Тоже — выражение лица подразделения…

Дисциплина!

Самый верный способ достать бойца до печенки — это устроить ему полностью уставную жизнь, так как на каждый чих обязательно найдется свое запрещающее правило. Это не я придумал, это из краткого руководства по военно — прикладному садизму, неувядаемому еще со времен первых построений в фалангу…

— Это что же, здесь все время так? — протянул сквозь сжатые зубы мой сосед по строю, невысокий, щуплый мужичок лет под сорок.

— Как так? — переспросил я тем же хитрым, неслышным манером.

Мой сосед скосил на меня глаза, но ничего не ответил. Все понятно, на мне — офицерская форма, хоть и без знаков различия. Значит, меня в игру не принимают, чураются. Я уже заметил настороженное отношение к себе нашей случайной команды (или этапа, как правильнее?), сплошь состоящей из солдат и сержантов. Кроме меня был еще один тип в форме офицерского образца, но это именно «тип», слишком сытые ряшка и брюхо, как при беременности. Из интендантов, наверное, эти всегда отличаются от строевых, как роженицы от фотомоделей. Кстати, довольно комичное сочетание — красная морда с тремя подбородками записного складского ворюги и постная мина несправедливо оскорбленной невинности…

Хоть и плевать, но все равно обидно…

В боевых отрядах нет особой разницы между солдатами и офицерами, вместе грузятся в «утюги», вместе идут в бой, умирают, выживают, но там спайка выковывается на горячем. А тут еще придется доказывать, что ты не шкура, не трус, не держиморда и не хрумкал на обед и на ужин рядовой и сержантский состав. Только этого, конечно, мне не хватало для полного счастья бытия…

— Что, солдат, стоять надоело? — неслышно спросил кто — то сзади, словно ветер прошелестел.

— Ему топчан нужен. С антиграв — матрацем и выбором эротических массажей, — откликнулся другой голос.

— А на топчан кого изволите?

— А вот хотя бы Дуняшку Кулакову! Во деваха! Как обхватит мозолистой рукой, так и не оторвешься!

Машинально я зыркнул по сторонам. Но женщин — солдат среди нас не было, а у мужчин шуточки про Дуньку Кулакову, самую ухватистую из боевых подруг воина, не увядают, наверное, со времен царя Гороха Завоевателя. Так что никакого нарушения политкорректности по отношению к противоположному полу, одна тоскливая сексуальная недостаточность, обычная жеребятина в узком мужском кругу.

Я сильно подозреваю, что и у наших армейских дам в их интимном междусобойчике есть какой — нибудь фольклорный Ваня или Джон Пальчиков, мастурбатор — затейник и заводила по части оргазмов…

— Ладно… Насели, обрадовались, — проворчал мой сосед.

Несмотря на короткую стрижку, он все равно выглядел растрепанным, нахохленным, словно маленькая, но драчливая птица — синица. Черты лица у него были острые, а нос неожиданно вздернут вверх. На соседе еще оставалась темно — синяя форма космодесантника со споротыми нашивками и следами от двух содранных наград на груди. Значит, из ветеранов. В нашей команде все были из солдат, на многих — следы от нашивок за ранения и выцветшие пятна от орденов и медалей. Бойцы, словом, вполне достойные, с такими воевать можно, сразу определил я. Это слегка успокаивало. Притремся со временем, проблемы коммуникации — не самые насущные на текущий момент, решил я.

Скажу честно, практически всю дорогу сюда я проспал, все предыдущее недосыпание навалилось разом, и только теперь я начал по — настоящему присматриваться к товарищам по несчастью…

Универсальное выражение «товарищи по несчастью», применительно сразу и к прошлому, и видимо — к будущему, пришло мне в голову…

— Топчан не топчан, а стоишь тут и пялишься, как баран на бульдозер! — продолжал скрипеть мой сосед. — Никому и дела нет, что ты уже второй день не жравши… Хоть бы пару сухпаев кинули в отсек, так нет, и не подумал никто… Так загнешься — и никто не заметит…

Мужик явно любил поговорить, в смысле — пожаловаться на общую безрадостность бытия. Здесь ему, похоже, будет полный простор. Достаточно просто глянуть на песчано — серый пейзаж за забором части, как сразу начинаешь понимать, что это за безрадостная штуковина — наше так называемое бытие…

— Завоняешь — заметят. Лопатой соскребут да и выкинут куда — нибудь, — оптимистично пообещали сбоку.

— Во, идут, кажется! — оживился мой сосед. — Ну, наконец — то, а то стой тут — папуас папуасом…

— Ничего, сейчас они из тебя сделают страуса на яйцекладке, — многозначительно пообещал кто — то.

— Штрафник стоит, а срок — идет! — сзади блеснули поговоркой на заданную тему.