Он прибавил скорости и вернулся на свое место во главе маленького летучего каравана.

Фиделиас нахмурился и удобнее устроился в кресле. Он бросил взгляд за борт носилок, и в животе у него снова все сжалось от бессмысленного, животного страха. Он понимал, что в этих носилках, под охраной воздушных рыцарей, он подвергается не большей опасности, чем в любом другом месте королевства, — и все же какая-то часть его рассудка отказывалась принимать как должное расстояние, отделявшее его от земли. Здесь он находился вдали от земли и леса, вдали от фурий, которых он мог призвать себе на помощь, — и это раздражало его. Ему приходилось полагаться на силу рыцарей, не рассчитывая на собственную. А все, за исключением его самого, не вызывали у него доверия.

Он сложил руки на груди и пригнул голову, отдавшись невеселым мыслям. Гай с самого начала пользовался им как орудием. Пользовался с толком, бережно — в конце концов, он был слишком ценным инструментом, чтобы потерять его по небрежности или оплошности. Случалось, драгоценный покой всего королевства зависел от его умения защитить интересы Короны.

Фиделиас почувствовал, что хмурится еще сильнее. Гай был стар — старый вожак волчьей стаи; его смерть всего лишь вопрос времени. Однако, несмотря на эту простую истину, Гай продолжал бороться с неизбежным. Он мог бы передать власть назначенному преемнику еще десять лет назад — но вместо этого продолжал цепляться за нее, затянув все на годы, заставляя верховных лордов грызться за право выдать свою дочь за Первого лорда, дабы она произвела на свет наследника. Не без помощи Фиделиаса Гай с беспощадной точностью стравливал лордов друг с другом, и так длилось до тех пор, пока в Алере не осталось ни одного верховного лорда, который хотя бы пару лет не был твердо уверен в том, что именно его кандидатка пойдет под венец с Гаем. Его окончательный выбор не порадовал никого — даже лорда Парсия, отца Карии. Даже самые тупые верховные лорды поняли наконец, что все это время их просто водили за нос.

Игра была сыграна на славу — и впустую. Род Гаев никогда не славился особой плодовитостью, и даже если бы он оказался в состоянии произвести на свет наследника, в чем Фиделиас сильно сомневался, Первая леди до сих пор не выказывала ни малейшего желания стать матерью, и придворные сплетники утверждали, что Первый лорд редко ночует в одной постели со своей супругой.

Гай был стар. Он умирал. Звезда его рода падала с небес, и всякий, кто по преданности или просто дурости цеплялся за самоцветы его мантии, не мог не пасть вместе с ним.

Как Амара.

Фиделиас поморщился: мысль о ней колола его, раздражала, жгла изнутри. Жаль, жаль, что Амара избрала эту дурацкую верность долгу, а не единственно разумное решение. Конечно, будь у него больше времени, он смог бы убедить ее глядеть на вещи более трезво. Теперь же ему придется действовать открыто против нее, если она снова попытается вмешаться.

И ему очень не хотелось этого делать.

Фиделиас тряхнул головой. Из всех его учеников эта девушка была самой многообещающей; как-то так вышло, что она значила для него больше других. В свое время, будучи курсором, он уничтожил более полусотни мужчин и женщин, и некоторые из них не уступали Амаре по части способностей или идеализма. Он не колебался, исполняя свой долг, и не позволял каким-то личным привязанностям влиять на его поступки. Его любовь принадлежала Алере.

Так оставалось и теперь. Фиделиас служил не Первому лорду, но королевству. Гай был обречен. Промедление с передачей власти от Гая кому-либо другому могло повлечь за собой раскол и кровавые распри между верховными лордами, желающими занять место Гая. Все это могло привести даже к гражданской войне — вещи, неслыханной в Алере с самого ее основания, хотя история и сохранила обрывочные слухи о подобном в глубоком прошлом. А это не только привело бы к бессмысленной смерти множества сыновей и дочерей Алеры, но и послужило бы сигналом для врагов королевства — свирепых ледовиков, звероподобных маратов, безжалостных канимов и черт его знает кого еще из неисследованных частей мира. Уже одного этого хватало, чтобы всеми силами стараться предотвратить раскол империи.

А это означало потребность в сильном правителе, причем потребность безотлагательную. Верховные лорды и так уже без особого шума оспаривали приказы Первого лорда. Еще немного — и верховные лорды со своими городами раздергают королевство на мелкие удельные княжества. И если такое случится, ничто уже не помешает врагам цивилизации без особых хлопот давить их по одному до тех пор, пока от Алеры не останется и следа.

Фиделиас снова поморщился. Жжение в желудке усилилось. С этим необходимо покончить. Ведь когда военный хирург не имеет другого выбора, он ампутирует изувеченную конечность. Как ни уговаривай себя, приятнее эта работа не станет, — все, на что можно надеяться, так это на то, что ее удастся проделать по возможности быстро и чисто.

Это и ведет их к Аквитейну — самому неразборчивому в средствах, самому деятельному и, возможно, самому сильному из верховных лордов.

У Фиделиаса свело судорогой живот.

Он предал Гая, Кодекс и курсоров. Предал свою ученицу Амару. Он отвернулся от них всех, чтобы поддержать человека, который мог стать самым беззастенчивым и кровожадным диктатором, каких только знала Алера. Видят фурии, он перепробовал все, что мог, чтобы убедить Гая избрать другой путь.

У Фиделиаса не осталось другого выхода.

Это было необходимо.

Это нужно было совершить.

Живот сжался еще сильнее, когда на горизонте показались огни Аквитейна.

— Просыпайтесь, — буркнул он. — Мы почти прилетели.

Олдрик открыл глаза и уставился на Фиделиаса. Рука его непроизвольно провела по роскошным волосам Одианы, и та блаженно пробормотала что-то во сне и пошевелилась у него на коленях, прежде чем снова застыть. Мечник смотрел на Фиделиаса, не выражая никаких эмоций.

— Задумался, старик? — поинтересовался Олдрик.

— Немного. Как отреагирует Аквитейн?

Здоровяк задумчиво сжал губы.

— Это зависит не только от нас.

— А от чего?

— От того, чем он будет занят, когда мы явимся к нему с плохими вестями.

— Неужели все так плохо?

Олдрик ухмыльнулся.

— Будем надеяться, он просто пьянствует. В такие моменты у него, как правило, хорошее настроение. Обыкновенно он забывает про гнев к тому времени, как пройдет похмелье.

— Начнем с того, что план просто идиотский.

— Конечно. Это его план. Он вообще не силен по части скрытности или уловок. Однако я не встречал еще никого, кто мог бы вести людей за собой так, как делает он. Или кого-либо по крайней мере столь же энергичного. — Олдрик продолжал задумчиво гладить волосы спящей ведьмы. — Ты встревожен?

— Нет, — солгал Фиделиас. — Я все еще представляю слишком большую ценность для него.

— Возможно… пока, — согласился Олдрик и мрачно улыбнулся. — Но денег на тебя я бы не поставил.