Вот и теперь он рассматривал витрину магазина, торгующего книгами и различными канцтоварами, и его внимание привлекло красивое и огромное, словно кофейный столик, издание по средневековому оружию. А рядом с ним были выставлены книги о Генрихе Восьмом и Елизавете Первой.

– Зайдем! – ободряюще улыбнулась она и подтолкнула его к двери. Дуглесс как-то сразу позабыла о всех своих заботах – которых, кстати, у нее было невпроворот! – когда увидела изумление и радость на лице Николаса, почтительно прикасающегося к книгам. Свой мешок с покупками в аптеке Дуглесс оставила возле прилавка и прошла с Николасом в глубь магазина. Самые большие и самые дорогие книги были разнежены на столе, и Николас уже пощупал глянцевитые фотографии на них.

– Они великолепны! – прошептал он.

– А вот и про вашу королеву Елизавету, – сказала Дуглесс, беря в руки большой том с цветными иллюстрациями.

Он как будто боялся сам трогать книги, но эту принял от Дуглесс. Он не мог выразить словами, что именно он чувствует при виде столь гигантского собрания книг! Ведь в его время книги были редкими и стоили очень дорого! Позволить себе иметь такие сокровища могли только самые богатые из богатых! А рисунки, если они и встречались в книгах, делали вручную, вырезая их сперва на деревянных панелях, или рисовали прямо в книге, раскрашивая от руки.

Раскрыв книгу, которую держал в руках, Николас принялся водить пальцами по цветным иллюстрациям.

– Кто же все это нарисовал? – спросил он. – У вас что, так много художников?

– Да нет, – ответила Дуглесс, – рисунки выполнили машины.

Разглядывая портрет королевы Елизаветы, Николас сказал:

– Посмотрите-ка только на ее мантию! Это новая мода, что ли? Вот было бы интересно взглянуть моей матушке!

Дуглесс посмотрела на дату: 1582 год, – и забрала у него книгу, говоря:

– Я не уверена, что вам следует заглядывать в будущее! И что это она городит?! Разве тысяча пятьсот восьмидесятые годы – будущее?!

– Вот, посмотрите – чудесная книжка, – сказала она, передавая ему издание «Птицы мира».

Но Николас чуть не уронил книгу на пол, потому что в этот самый момент внезапно раздалась громкая музыка – это заработала до сих пор молчавшая аудиосистема. Озираясь по сторонам, Николас спросил:

– Я что-то не вижу музыкантов! А что это за музыка? «Рэгтайм», что ли?

– А где это вы слышали слово «рэгтайм»? – смеясь спросила Дуглесс. – Нет, не угадали! Я вот хочу сказать, – пояснила она, – что к вам, по-видимому, возвращается-таки память! – Впрочем, она и сама не поверила сказанному!

– Я слышал его у госпожи Бисли, – ответил Николас, имея в виду хозяйку гостиницы. – Музыку в стиле «рэгтайм» я играл для нее на ее музыкальном инструменте.

– На чем, на чем играли? – заинтересовалась она.

– На чем-то, с виду похожим на большой клавесин, но звучание совсем иное, – ответил он.

– Фортепьяно, вероятно, – подсказала Дуглесст.

– Но вы мне так и не объяснили, где источник этой музыки? – настаивал он.

– Это – что-то классическое, насколько я могу судить, Бетховен, а звучит она с вставляемой в особую машину кассеты.

– Машина! – прошептал он. – Опять эти машины!

Теперь Дуглесс уже в состоянии была понимать, насколько новым было для него это слово. Нет, – напомнила она себе, – он же – просто человек, полностью утративший память, а вовсе не пришелец из шестнадцатого столетия! Может, хоть музыка как-то поможет его памяти вернуться?

На стеллажах вдоль одной из стен находились магнитофонные кассеты. Она выбрала Бетховена, отрывки из «Травиаты», народную музыку Ирландии и хотела прихватить еще и «Роллинг Стоунз», но подумала, что лучше уж купит что-нибудь еще более современное. Затем, посмеявшись над собственными сомнениями и думая: «Да ему и Моцарт покажется современным композитором!» – все же взяла со стеллажей кассету с записью «Стоунз». Еще она приобрела дешевый кассетный магнитофон с наушниками, чтобы Николас мог слушать музыку.

Вернувшись за Николасом, Дуглесс обнаружила его в отделе канцтоваров, где он осторожно ощупывал лежавшие на прилавке пачки бумаги. Она продемонстрировала ему работу фломастеров, шариковых ручек и механических карандашей. Он что-то начертал на бумажке для опробования ручек, но эти каракули явно не были словами. И Дуглесс подумала: «Интересно, а читать и писать-то он умеет?» – но спрашивать его об этом не стала.

Из магазина они вышли со вторым мешком, целиком заполненным тетрадками с пружинками, разнообразными, всевозможных оттенков фломастерами, кассетами, магнитофоном и шестью туристическими справочниками, три из которых были посвящены путешествиям по Англии, один – по Америке, а в остальных описывались кругосветные туры. Подчиняясь какому-то импульсу, Дуглесс купила еще набор акварелей, кисти Уинзора Ньютона и альбом для акварельных рисунков, предназначавшийся Николасу: отчего-то ей казалось, что он захочет рисовать. И, не сумев удержаться, она купила еще томик Агаты Кристи.

– Ну, теперь-то мы, наверное, можем отнести все это в гостиницу? – спросила она – руки у нее уже начинало ломить от тяжести пакетов!

Но Николас опять остановился, на этот раз – перед входом в магазин женского платья.

– Тут вы купите себе новую одежду! – распорядился он. Дуглесс его приказной тон не понравился.

– Одежда у меня есть, а когда мне понадобится, то я… – начала было она, но он жестко заявил:

– С такой мымрой я путешествовать не отправлюсь! Полной уверенности в том, что она понимает слово «мымра», у Дуглесс не было, но догадаться о том, что оно значит, она все же была в состоянии. Она поглядела на собственное отражение в витрине: да, если уж еще вчера она пришла к выводу, что смотрится паршиво, то сегодняшний ее видок просто затмевает вчерашний!

– Ждите меня здесь! – распорядилась она, показывая на деревянную скамью под деревом и вручая ему пакет с книгами. Пакет с косметикой она прихватила с собой и нырнула в магазин.

Пробыла она там не меньше часа, но зато, когда вернулась к Николасу, выглядела совершенно другим человеком! Ее темно-рыжие волосы, которые она уже несколько дней не могла привести в порядок и они свалялись как войлок, теперь были убраны с лица, аккуратно уложены и мягкими волнами ниспадали сзади на шелковый шарфик, который она обычно завязывала на шее. Умеренно наложенный грим подчеркивал ее красоту. Будучи красивой, Дуглесс, однако, не принадлежала к числу девушек, которые кажутся слишком хрупкими и изнеженными. Вид у нее был здоровый и цветущий, как у человека, выросшего на конезаводческой ферме где-нибудь в Кентукки или же привыкшего проводить время на борту парусника в штате Мэн – а она ведь и в самом деле выросла в Мэне!

Наряды для себя она подобрала достаточно простые, но сшитые со вкусом: на ней был цветастый австрийский жакет, пестрая, лиловато-голубоватых тонов, юбка, лиловая шелковая блузка и синие мягкие кожаные сапожки. По какому-то наитию она купила также и синие лайковые перчатки и такого же цвета сумочку.