Мысли Эмели вернулись к Карлу и Юлиану. Со вздохом женщина принялась мыть посуду. Она старалась быть хорошей женой, но никак не могла угодить супругу. И ей было ужасно одиноко. Но, несмотря на это, Эмели чувствовала, что не одна на острове. Она слышала странные звуки, ощущала чье-то присутствие. И если раньше они ее пугали, то теперь — нет. Она чувствовала, что никто не желает ей зла.

Склонившись над раковиной и ощущая, как слезы стекают по щекам и капают в грязную воду, она вдруг почувствовала руку на своем плече. Кто-то хотел ее утешить. Эмели не стала оборачиваться. Она знала, что никого не увидит.

Паула потянулась в кровати. Пальцы коснулись волос Юханны, и с этим касанием вернулась тревога. Последние месяцы они почти не касались друг друга. Если раньше они просто оторваться друг от друга не могли, то теперь им нужно было прикладывать усилия, чтобы быть рядом. Как это произошло? Что стало с их большой любовью? К тому же надо смотреть правде в глаза: все началось еще с рождением Лео, но только в последние месяцы стало тревожить Паулу. Они мечтали о ребенке, боролись за него, думали, что тот укрепит их любовь. И в каком-то смысле они добились своего. Но никто не ожидал, что это скажется на их близости.

Паула не заметила в себе особых изменений с появлением в семье ребенка. Юханна же полностью погрузилась в новую роль матери. Даже начала смотреть на Паулу свысока: ведь это она, Юханна, а не Паула, произвела на свет Лео. Значит, как биологическая мама, она важнее для Лео, чем Паула, с которой у него нет общих генов. А кровь, как говорится, не водица. И не важно, что Паула любила его, еще когда он был в животе у Юханны, и что эта любовь усилилась во много раз, когда ребенок родился и Паула впервые взяла малыша на руки. Она чувствовала себя мамой Лео в равной с Юханной степени, но вот Юханна это чувство не разделяла, хоть и отказывалась в этом признаться. При этом жаловаться им было не на что — Рита была жаворонком, просыпалась рано и охотно гуляла с Лео, давая Пауле и Юханне поспать подольше. Теперь, когда шло расследование, Паула уже не могла работать полдня. На помощь им пришли Рита и Бертиль, но в последнее время Юханна все чаще критиковала Ритин подход к воспитанию детей. Если послушать Юханну, можно было подумать, что только ей одной известно, как надо заботиться о Лео.

Со вздохом Паула встала с кровати. Юханна шевельнулась, но продолжала спать. Паула нагнулась и убрала прядь с лица любимой. Ей всегда казалось, что у них стабильные отношения, что они всегда будут вместе. Но эта уверенность постепенно исчезала, что пугало Паулу. Потеря Юханны означает и потерю Лео тоже. Расстанься они, Юханна тут же переехала бы из Танумсхеде, а сама Паула такой мысли даже допустить не могла. Ей нравилась жизнь в провинции, она была довольна работой и коллегами. Единственное, что ее не устраивало, это холодность, появившаяся в ее отношениях с Юханной.

Несмотря на все тревоги, Паула предвкушала поездку в Гётеборг. Дело об убийстве Матса Сверина возбуждало ее любопытство. Это была загадка, а Паула любила разгадывать загадки. Ей хотелось побольше узнать о человеке, о котором никто не знал ничего. Инстинкт подсказывал ей, что ответ на вопрос, кто засадил ему нулю в затылок, кроется в прошлом Матса — прошлом, о котором он никому не рассказывал.

— Доброе утро, — поприветствовала Паулу Рита.

Лео уже сидел в стульчике. Он радостно протянул руки навстречу Пауле, она подняла сына на руки и прижала к себе.

— Доброе утро!

С Лео на коленях она присела за стол.

— Завтрак?

— С удовольствием. Я чертовски голодна.

— Сейчас мы это исправим.

Рита поставила перед Паулой тарелку с яичницей.

— Мама, ты нас балуешь. — Паула импульсивно обняла Риту за талию и ткнулась носом в ее мягкий живот.

— Это доставляет мне радость, милая, ты же знаешь! — Рита обняла Паулу, а Лео поцеловала в макушку.

Эрнст прибежал на кухню и присел на пол рядом, жалобно глядя на хозяев. И, прежде чем кто-то успел его остановить, ребенок кинул псу яичницу. Эрнст тут же ее проглотил. Довольный Лео захлопал в ладошки.

— Лео, ну что же ты, — расстроилась Рита. — Не удивлюсь, если эта собака околеет от ожирения раньше времени.

Вернувшись к плите, она разбила новое яйцо на сковородку и, не оборачиваясь, тихо спросила:

— Как у вас дела?

— О чем ты?

— О тебе и Юханне. Все хорошо?

— Да, просто у нас в последнее время много дел на работе — и у меня, и у Юханны. — Паула перевела взгляд на Лео, чтобы не было видно ее глаз.

— Это… — Рита не успела закончить фразу.

— Вы тут завтракаете? — На кухню в одних кальсонах влетел Мелльберг; почесывая живот, плюхнулся на стул.

— Я как раз говорила маме, что она нас балует, — обрадовалась возможности сменить тему Паула.

— Чистая правда! — довольно произнес он, бросая голодные взгляды на яичницу в сковородке. Рита вопросительно посмотрела на дочь. Та кивнула.

— Я лучше съем бутерброд.

Рита выложила яйцо на тарелку и поставила перед Мелльбергом. Эрнест проводил тарелку жадным взглядом, но Рита теперь была настороже: хватит с наглеца и одной украденной яичницы.

Быстро запихав в себя бутерброд, Паула вскочила:

— Мне нужно бежать. Мы с Патриком едем в Гётеборг.

Мелльберг кивнул.

— Удачи! Дай мне малыша, хочу его обнять.

Он протянул руки к малышу, который охотно пошел на ручки к дедушке.

Выходя их кухни, Паула краем глаза уловила, как Лео с молниеносной скоростью хватает яичницу и кидает Эрнесту. Кому-то сегодня повезло.

* * *

Уложив близнецов на одеяло на полу, Эрика поспешила на чердак. Ей не хотелось оставлять детей одних ни на минуту. Со скоростью молнии взлетев по ступенькам на чердак, она остановилась, чтобы перевести дыхание. После недолгих поисков женщина достала нужную коробку и осторожно спустилась вниз, сгибаясь от ее тяжести. Мальчики не успели по ней соскучиться. Присев рядом с детьми на пол, Эрика принялась выкладывать содержимое коробки на журнальный столик. Она уже и не помнила, когда последний раз открывала эту коробку. Школьные альбомы, открытки, дневники, письма, покрытые пылью… Бумага пожелтела, чернила выцвели. Эрика внезапно почувствовала себя старой.

Через пару минут она нашла что искала. Школьный фотоальбом. Переместившись на диван, Эрика принялась листать черно-белый потрепанный альбом. Лица одноклассников… некоторые обведены кружочками, некоторые замалеваны — признак любви или ненависти. Едкие комментарии. «Красотка, милашка, придурок, даун» — как легко им давались тогда эти ярлыки… Мало кто испытывает гордость за то, что вытворял подростком.

Открыв страницу с фотографией своего класса, Эрика ахнула. Неужели она так ужасно выглядела? Что за прическа? Что за одежда? Неудивительно, что у нее не было никакого желания заглядывать в эту коробку. Сделав глубокий вдох, Эрика вгляделась в свою фотографию. Судя по всему, сделана она была в ее период увлечения Фаррой Фосетт.[2]Тогда Эрика была блондинкой. Из длинных волос с помощью щипцов накручены локоны. Старомодные очки на пол-лица. Боже, храни того, кто изобрел контактные линзы. Эрика почувствовала, как все внутри у нее сжимается от страха. Подростковый период был сопряжен для нее со многими страхами. Страхом оказаться хуже других, страхом не найти друзей, страхом быть обойденной влиянием крутых и популярных парней и девчонок. Как она пыталась быть такой же, как все! Копировала прически и стиль одежды, повторяла броские фразы за популярными девушками. Такими, как Энни… Но все было напрасно. Эрика, конечно, не была изгоем, над ней не издевались, как над некоторыми детьми — были и такие в ее классе; они даже не пытались завоевать популярность, зная, что все их попытки обречены на провал. Но и в «крутую тусовку» Эрика была не вхожа. К тому же она была любимицей преподов: учителя всегда хвалили ее за старание. А разве ботаники бывают популярными? Нет, в школе Эрика принадлежала к серой массе. Никто не хотел ей подражать. Все смотрели только на Энни…