Стипендия опять же! Хочешь – получай, хочешь – не получай: завали какой-нибудь курсовик с зачетом и можешь снова садиться на шею папе с мамой. Обидно! Особенно если ты не очень богатый или не совсем из этого города. В смысле – иногородний. Саша, к примеру, и то, и другое: у него тут в городе дядька-пенсионер живет, который будет очень сильно не рад, коли племяша обесточат деньгами, или, к примеру, попрут из общаги… мокрыми тряпками. В дядину однокомнатную квартиру.

Вот Саша и сучит ножками как может.

– Курсовик, говоришь? – переспросил я с чувством светлой грусти. – Да… не движется он. Я это… техзадание в каморке оставил.

Между прочим – чистая правда.

Вчера в инструменталке я получил первый шоковый удар из предстоящей серии разочарований судьбы. Тут себя забудешь! Кажется, там, у окна, наш гроссбух до сих пор и валяется: когда я с Вовчиком перебрехивался по поводу шпингалета – шлепнул в сердцах фолиантом по подоконнику. Точно!

– А мы успеем? – не унимался План. – Сроки-то…

– Мы?

– Ну… ты. Я ж понимаю. Чертеж еще надо. Ты там что-то говорил… мол, план у тебя есть…

– Ты ведь не отвяжешься? Да, Саша? – вызверился я на сокурсника, уже приближаясь к техникуму: пару метров не дотерпел.

– А я че? Я ниче.

Вообще-то я не прав.

Однозначно. Неадекватно реагирую. Несправедливо к милейшему парню Саше. Это, скорей всего, во мне черная досада квакает: приставка похищена, конспект подмочен, еще один конспект… вообще отобрали. И, видимо, с концами. Саша еще этот… пристал, как банный лист к заднице.

Квакает?

– Слушай анекдот, Шурик, – попытался я смягчить собственную необоснованную грубость, дергая на себя тяжеленные двери парадного входа. – Всплывает бегемот из болота, на носу сидит лягушка. Сидит и бурчит: «Погода дрянь!.. Болото дрянь!.. Еще и пакость какая-то к заднице прилипла!»

Анекдот дурацкий, с бородой, но… борода родом из девяностых. Получается, в некотором смысле я – первопроходец. Должно в масть попасть. Саша вежливо обозначил смех тремя похрюкиваниями – заметно было, что ему сегодня как-то не очень весело.

Не попал, стало быть, с шуткой.

И с намеком… тоже.

– Тут постой, – бросил я Сашке и нырнул в актовый зал.

Мы, работники культуры, предпочитаем не водить посторонних граждан в свои пенаты, хотя… удержишь их! В зале и правда – проходной двор. Наш очень хитросделанный завхоз, экономя государственные средства (неизвестно только на что), замок врезал только в одну дверь, ведущую в зал. В ближнюю от центрального входа. Второй же двери, той, что чуть дальше по коридору, достался лишь хлипкий шпингалет, прикрученный со стороны зала. Жалкий запор либо сам вечно ломался, либо злонамеренно вышибался посредством ноги, когда кое-кому лень было брать ключи от главного входа. А чаще всего мы просто забывали закрыть его изнутри – это ж в конец зала нужно идти! Эдакая даль.

Разумеется, об этом «дверном секрете» знали все студенты. И пользовались актовым залом настолько, насколько позволяли каждому фантазия и персональная испорченность: здесь жрали, спали, зубрили, бухали, девчонок щупали. Некоторые даже ночевать здесь исхитрялись – на полу между строенными креслами: общага же у черта на куличках!

Понятное дело – мы, музыканты все это пресекали, но… как-то без энтузиазма. Без души.

Я привычно оглядел зал и на этот раз никаких безобразий не обнаружил. Только дальнее окно было нараспашку: курили, заразы. Ну да там решетка. Закроет кто-нибудь. Поднялся на сцену, гляжу – дверь в подсобку за сценой тоже приоткрыта: наши уже на месте.

Вовка, Ромик, даже Сонечка здесь – вчера только вспоминали пропажу.

– Привет, бандиты музыкальные! Сонечка, тебя это не касается, тебе интеллигентное здрасте!

– Привет!

– Барев!

– Доброе утро, Витя.

– Сонечка, слыхала про горе наше страшное?

– Да, Вова рассказал, – равнодушно обронила Сонечка, бегая пальцами по клавишам не включенного в сеть электрооргана. – «Электроника» еще мокрая, боюсь включать.

– Мы не репетируем, – хмуро напомнил я, ощупывая свою первую подмоченную тетрадь с конспектами. – Тоже мокрая. Блин!

– Кто же это мог быть? – глубокомысленно произнес Ромик. – Думаю, кто-то из техникума.

Ромик – и «думаю»?.. Да-а, жизнь полна сюрпризов. Аналитик!

– Кто бы он ни был – гореть ему в аду!

– Каждый сам для себя прекрасный дьявол, – нараспев произнесла странная девочка Соня, продолжая мучить безответный синтезатор.

Я уставился на нее.

– И… что это значит?

– Не знаю. Слышала где-то.

И легкомысленное пожатие плечиком.

– А ты вообще каким ветром к нам, Сонечка?

– Вова звонил…

Ну конечно. Кто бы сомневался?

До чего дошел прогресс! «Вова звонил». Хотя из присутствующих именно у Микояна как раз домашнего телефона-то и нет. И то лишь потому, что угораздило его в частном доме жить. Все остальные продвинуты – законнектчены до безобразия. Правда, в этом времени лишь один я знаю, что означает сие нерусское слово.

– Что за пара сейчас? – спросил я то, что спрашивал у всех каждое утро.

Староста уровня «Бог»!

На этот вопрос отвечает… отвечает на этот вопрос… добровольцы есть?

– «Допуски и посадки».

Бинго! Впрочем, никто даже и не сомневался, что ответит Вовка – самый педантичный из нас. Хотя и не отличник. Отличник – я.

– Погнали! – Я было ухватил с подоконника ранее запримеченное техзадание, потом подумал и положил его туда же. – Пока не требуется. Так, пара через шесть минут начинается. Мне всех вас еще… того, посчитать надо. Староста я или погулять вышел?

Все зашебуршились.

– Соня, закроешь?

– У меня ключа нет.

– У тебя же… домашний подходит.

– Да?

Я вздохнул обреченно. Обморок на ножках.

– Поверь.

– Ладно…

– Ходу!

Нас сдуло.

Сашки Егорочкина в вестибюле уже не было.

На пару боится опоздать. Понимаю. «Допуски…» у нас ведет некто Штопор – сорокалетний вундеркинд с чудовищным характером. Сам маленький, хрупкий, но всю группу держит в ежовых рукавицах. Знаете чем? В жизнь не угадаете! Тотальной вежливостью, которую не устает демонстрировать окружающим тихим, еле слышным голосом. Брр… ужас какой. Хочешь, чтоб тебя все услышали, – говори шепотом! Вот мы и прислушивались, бледнея и потея…

Плюсом ко всем прелестям Штопора – абсолютная безжалостность в раздаче отрицательных оценок. Плюхи рассыпает – дланью не дрогнув и бровью не поведя. Как робот, равнодушно и совершенно безэмоционально. И… очень обильно. Как «Сеятель облигаций государственного займа» с полотен Остапа Сулеймана Берта Мария Бендер-бея.