– Буду, – с не очень понятной злостью произнес двойник.

– Еще что-нибудь? – обиженным почему-то тоном спросила официантка.

– Красавица, – сказал Федор. – Ко мне брат из Тамбова приехал. В передрягу попал, не ел сутки. И поговорить нам хочется. Неси, солнце мое, что заказано, а там видно будет, о’кей? Давай, миленькая, давай!

Официантка сделала совсем постное лицо и удалилась – демонстративно медленно.

– Ну, – начал Федор, – и как же мне тебя называть?

– А мне тебя как? – В интонации двойника явственно слышалась агрессивность. Притом, похоже, отрепетированная. Перед зеркалом, наверное.

Федор наконец решился поднять взгляд. В глазах собеседника соседствовали злоба и какое-то безумное, горькое торжество. Бывает так: каркал, звал беду на свою голову, и – накаркал, накликал. Беда она беда и есть, а все равно: фоном – парадоксальное, горькое удовлетворение.

«Тьфу, пропасть! – До Федора вдруг дошло. – Псих! Всего-то и делов!»

Ну да, этим все объяснялось. Ровесник Федора, обнаружил, что похож, очень даже похож, стал это сходство культивировать, принялся копировать манеры оригинала, петь, играть на гитаре. И в конце концов – снос башни. Двойник на полном серьезе возомнил себя Федором. Бедняга… Не исключено, в дурдоме побывал. Вон выглядит как… Смешно: пять Наполеонов, три прокурора, один Федор…

Так. Все сходится. Осталось понять, откуда ту песенку знает? Ну, мало ли… Скорее всего, на концерте каком-нибудь Федор сам и исполнил ее все-таки, в акустике, спьяну. Пил-то семь-восемь лет назад ой-ой-ой как, поди вспомни, что выделывал на этих концертах… Да, вполне возможно.

Ну вот. А кто-нибудь записал. Возможно, безумный двойник и записал.

Короче, все ясно. Сейчас Федор сообщит психу, что хочет в туалет, и сбежит! Да, официантку не забыть в сторонку отозвать, расплатиться…

Немного жалко чувака, конечно, но, известное дело: своя рубашка…

Федор встал из-за стола, погасил сигарету в пепельнице.

– Ты посиди, я в туалет схожу.

– Сбежать от меня хочешь, – с веселой укоризной констатировал двойник. – Сумасшедшим считаешь. Подожди, покажу кое-что, а там уж решай…

– Эх! – воскликнул Федор, немного даже обрадовавшись тому, что игра пошла начистоту. – Давай показывай!

Двойник полез во внутренний карман рваной своей куртки, достал оттуда замусоленное свидетельство о рождении. Раскрыл, придвинул Федору.

А вот это, подумал Федор, уже нокаут, как говорят боксеры. Или туше, как говорят борцы. Трындец, короче.

Бумага явно подлинная. Фактура, водяные знаки, печать. Имя, отчество, фамилия – его, Федора. Дата рождения, место рождения – его же. Мать, отец – всё его.

Только вот свое собственное свидетельство он сжег. Полтора года назад, когда Анюта ушла. Депрессия навалилась свирепая, попытался ее алкоголем снять, только усугубил и в пьяной тоске принялся старые фотографии жечь. Всё, всё, всю жизнь никчемную – в огонь! Вытащил из ящиков, свалил кучей в сортире. Плакал, жег и пепел в унитаз спускал. Мамину только карточку оставил, где она молодая совсем, – рука дрогнула. А все остальное – безжалостно! Ну и метрика его в куче почему-то оказалась…

– Ничего не понимаю, – сердито сказал Федор. – Ну, давай дальше.

– На вот, еще паспорт посмотри.

Федор посмотрел.

– Паспорт не мой, – сварливо заявил он. – ФИО совпадает, дата, место рождения тоже, но это не мой паспорт.

– Не твой-то не твой. Только ты его полистай, – сказал двойник. – Может, чего интересного найдешь.

– Я что, мент, что ли? – буркнул Федор.

Но паспорт пролистал. Прописка. Улица Газгольдерная. Семейное положение. Зарегистрирован брак с Чоховой Мариной Сергеевной. Дети. Егор, двухтысячного года рождения.

– И что? – спросил Федор.

– А ты глянь, – ухмыльнулся двойник, – я туда еще ксерокопию одну вложил. Сохранилась, понимаешь, со старых времен…

Федор развернул замызганный листок. Дмитриенко Анна Викторовна. Анюта… Зарегистрирован брак – ну да, с ним, с Федором, только штампа о разводе нет. Дети – Татьяна, девяносто четвертого.

Что-то Федор уже потерял способность удивляться.

– Вообще-то, – сообщил он, – это моя бывшая жена.

– Моя тоже, – осклабился двойник.

– Ничего не понимаю, – беспомощно повторил Федор. – Хватит уже этого цирка! Объясняй давай!

– А ты до сих пор не понял? Ну перестань же себя обманывать! Все ты понял! Все просто: я и есть ты. А ты и есть я. И между прочим, жена у нас, первая, с тобою одна и та же. Дети вот исключительно мои. К тебе отношения не имеют. Но это частности.

– Бред собачий, – пробормотал Федор. – Чушь свинячья.

Однако разумного объяснения увиденному не находил.

«Объяснение может быть только одно, – подумал Федор. – Это не он сумасшедший. Это я сумасшедший. Впрочем, он, возможно, тоже, но это к делу не относится».

– Тра-ля-ля-ля-ля, – вспомнив мультфильм про Карлсона, сказал он официантке, принесшей наконец водку и пиццу. – Я сошла с ума.

Толстуха вопросительно посмотрела на двойника.

– Все путем, – заверил тот. – Братишка у меня веселый мужик. Не пугай девушку, Федь!

Официантка, пожав плечами, ушла.

– Ну, что дальше? – бросил Федор.

– А дальше – давай выпьем, что ли. За встречу. Тост в самую точку.

– Да уж…

Выпили, закусили пиццей.

– А теперь, – сказал двойник, – будем пить, а я тебе расскажу о себе.

– Да уж будь любезен…

– Начну с того, – проговорил двойник, – что я не псих и не маньяк. И ты не псих, даже не думай. Выслушай, просто выслушай, и, клянусь, ты меня никогда больше не увидишь.

Что ж, подумал Федор, спасибо и на том. И стал слушать.

Двойник появился на свет в тот же самый день, в той же самой семье. Отец работал юрисконсультом на заводе, мама – закройщицей в ателье.

Отец изменял матери. Узнав об этом, она закрыла окна и двери, включила на кухне газ…

У Феди был брат, старший. Бил и издевался. Не так, как бывает у братьев, а – с патологией. Чуть более жестоко, чем надо.

В школе у Феди сменилось несколько кличек, среди них две обидных.

Федя крал деньги у соседки Нелли Михайловны. Она откладывала от пенсии в небольшую шкатулку, стоявшую на книжной полке, перед собранием сочинений Жорж Санд. Шкатулку соседка запирать иногда забывала, и Федя, рассматривавший книги, не мог не заметить, что там лежат деньги. Да, основной интерес Феди составляли книги: Дюма, Стивенсон, Джек Лондон… Но не только. Рубли, трешки в шкатулке – тоже. Четыре раза он брал деньги. Конечно же было стыдно. И он обещал самому себе больше никогда-никогда так не поступать. Но поступал. Федор так и не узнал, заметила ли что-нибудь Нелли Михайловна. Во всяком случае, она никому ничего не говорила.