Наташа. Ну вот, ты развеселил меня! И успокоил. Все-таки ты настоящий доктор!

Ян. Над гомеопатами модно смеяться.

Наташа (обнимает его). Ты замечательный!

Сильвия ворочается во сне.

Наташа. Когда теперь ты хочешь сказать ей?

Ян. Когда нас спасут. Сейчас это убьет ее окончательно.

Наташа. Ты ждал с лета. И вот теперь – уже зима.

Дождался!

Ян. Я не мог, ты знаешь.

Наташа. Да, ты не мог. Ты молчал. И мы играли наши роли. Да? И будем? (С усмешкой хватает его за нос.) Будем играть дальше?

Ян (обнимает ее). Я люблю тебя.

Пауза. Сильвия шевелится.

Наташа (встает). Уже стемнело. Пора будить всех и готовить ужин.

(Спускается вниз.) Боже, как хочется курить…

Пауза.

Сильвия (поднимает голову, замечает Яна). Ян!

Ян. Да.

Сильвия. А ты… уже проснулся?

Ян. Я не ложился.

Сильвия. Но сейчас еще жутко рано.

Ян. Нет, сейчас уже жутко поздно.

Сильвия. Сейчас что?

Ян. Вечер. Скоро будем ужинать.

Сильвия. Господи… (Вздыхает тяжело, садится, кутаясь в одеяло.) Согрей меня.

Ян садится рядом и согревает ее.

Гостиная. Возле горящего камина собрались все обитатели виллы. У Сильвии в руках альт, у Жака – глиняная мексиканская свистулькасувенир, у Яна – подобие самодельного бубна. Петер держит в руке масляную лампу. Наташа открывает камин, достает оттуда кастрюлю с готовой едой: запеканку из теста и собачьего корма. Сильвия начинает играть, Жак – свистеть, Ян – бить в бубен. Они совершают ежевечерний ритуал в честь приготовления пищи, придуманный ими, сопровождающийся песнопениями-импровизациями.

Петер. Слава пище, насыщающей нас!

Все. Слава пище! Слава пище!

Наташа. Слава пище, приготовленной нашими руками!

Все. Слава пище! Слава пище!

Ян. Слава огню, слава кирпичам, слава кочерге и дровам!

Все. Слава огню! Слава огню!

Жак. Слава кастрюле, вместившей в себя нашу пищу!

Все. Слава кастрюле! Слава кастрюле!

Петер. Слава дому, под крышей которого нам сподобилось приготовить пищу сию!

Все. Слава дому, слава дому!

Петер. Братья и сестры! Поднимемся же ввысь и воздадим нашими желудками пище земной, приготовленной нашими руками!

Петер с лампой в руке медленно и торжественно поднимается по лестнице в мансарду. За ним следуют: Наташа с кастрюлей в руках, Ян с бубном, Жак со свистулькой и Сильвия с альтом. Они играют нечто подобное торжественному маршу. Поднявшись в мансарду, где уже накрыт стол, Петер ставит на стол лампу, Наташа – кастрюлю. Все становятся вокруг стола, продолжая наигрывать марш. Петер делает знак, музыка прекращается.

Петер. Если кто-то, как всегда, хочет кому-то помолиться или кого-то возблагодарить – пусть помолится.

Наташа (крестится трижды по-православному). Слава Богу, что у нас есть что поесть. Слава Богу, что мы живы до сих пор. Слава Богу, что мы вместе.

Жак. Как квазибуддист, я благодарю тонкие энергии добра и света, которые помогают нам.

Ян. Как католик, переставший платить дань своей церкви по идеологическим соображениям, я благодарю Наташу и Сильвию, приготовивших сей ужин, а также ангелов, помогающих им.

Петер. Как скромный протестант, я благодарю Создателя, что он послал нам все эти сногсшибательные испытания в нужном месте и в нужное время.

Сильвия. Как воинственная атеистка, я благодарю Штруппи, пса Наташи, который не перенес смерти Алекса и умер спустя месяц после смерти хозяина. Собственно, благодаря скоропостижной смерти Штруппи нам достались два мешка сухого собачьего корма. Которым мы сейчас питаемся. Штруппи, да святится имя твое!

Наташа. Руки не доходили выбросить эти мешки. Рано или поздно – выбросила бы. Милый Штруппи, спасибо тебе, что ты вовремя помер. Мы с Алексом так тебя любили.

Жак. Мда, если бы Штруппи не помер, сейчас бы нам пришлось съесть его.

Наташа. Заткнись, Жак.

Сильвия (Жаку). Рано или поздно мы съедим тебя.

Жак (с нетерпеливым смехом). Буду счастлив! Извини. Извините, дамы и господа! Просто… (Смеется почти истерически.) Просто я очень хочу жрать! А этот ритуал, придуманный нами… он нагоняет тоску. Какой-то доморощенный театральный ритуал… Давайте лучше жрать! Жрать!

Петер. Без ритуалов, дорогой Жак, человек превращается в животное.

Ян. В Штруппи.

Наташа. Штруппи никогда не начинал есть без команды. Он был мудрее многих из нас.

Петер (торжественно). Благословляю трапезу!

Все садятся за стол, женщины раскладывают запеканку по тарелкам. Мужчины разливают вино в бокалы.

Ян (ест). Вкусно.

Жак. Обалденно… наши женщины… ммм… могут всё…

Петер. Первый тост – за Алекса.

Все (чокаются). За Алекса!

Наташа. Благодаря Алексу все мы живы.

Сильвия. Все-таки это чудо, что он был таким запасливым: винный погреб, продукты, пармский окорок.

Жак. Который мы по глупости так быстро сожрали.

Петер. Алекса не хватает. Он бы с таким юмором воспринял все это… Ох, он бы высмеял всю эту снежную аномалию! Сказал бы, как он любил: “Так и надо”.

Ян. Так и надо! Его любимое выражение… Когда я попал в ту дурацкую аварию в Ницце, он позвонил в госпиталь и первые слова были: “Ян, так и надо!”

Жак. Так и надо.

Сильвия. Так и надо!

Наташа. Так и надо.

Петер. Так и надо.

Сильвия. Так нам всем и надо. Правда? Мы ведь это все заслужили? Или нет? Я пью за то, что мы все всё это заслужили. Вся Европа. Виват!

(Пьет вино залпом.)

Ян. Умоляю, не напивайся слишком быстро.

Петер. Алекс ко всему относился философски. Когда у меня умерла мама, он сказал: “Петер, подумаешь, новость, – мама померла. Экая невидаль!” И это не было цинизмом или высокомерием. Это было сказано совсем особенно. В этом была и мудрость, и сочувствие. Это было сказано… так легко и естественно! Только

Алекс мог так сказать. Вот если бы это сказал Жак, я бы сразу дал ему по морде.

Жак. К счастью, дорогой Петер, мне так сказать уже не придется.