Но звонила не Мария. Это была всего–навсего Василиса.

– Я подъеду ненадолго, – заявила она. – Не пугайся, я по делу.

Успенский уловил в тоне журналистки напряжение.

– Подъезжай, – коротко ответил он.

И вернулся к письменному столу. Из головы не шла вчерашняя трагедия. Кем была женщина, смерть которой он засвидетельствовал? Сейчас вчерашняя ночь в парке казалась ему нелепой фантасмагорией. Может, ему и в самом деле все это привиделось?

Он не успел допить кофе, как в дверь позвонили. Василиса? Интересно, на чем она так быстро добралась? На метле или по совету областного губернатора воспользовалась вертолетом?

Он открыл дверь. Перед ним на пороге стоял прокурор–криминалист Филатов. Он был старше Андрея на 8 лет, но это не мешало им быть друзьями. Кроме того, прокурор родился 12 января и по отношению к родившемуся 12 июля Успенскому был в некотором смысле жестким оппонентом. Андрей частенько упрекал его в упрямстве и догматизме, что было в целом свойственно Козерогам. Если уж упрется рогами, никакими силами не сдвинешь.

– День сюрпризов, – констатировал Андрей. – Ждешь ананасов, а получаешь черную икру. Ну, здорово, Петрович, проходи. Кофию не желаешь? – в слове «кофию» он сделал ударение на последнем слоге.

– Отнюдь, – с достоинством ответил Филатов и вошел.

– Что отнюдь? – лицо Андрея исказила тоскливая судорога. – «Отнюдь» значит «вовсе». Так как – отнюдь да или отнюдь нет?

– Нет. Хорошо бы пива. Или хотя бы чаю. Мне тут на работе подстаканник подарили. Серебряный. Вот, погляди.

Он полез в свой огромный портфель и извлек из него сверток, перевязанный игривой голубой ленточкой. Под насмешливым взглядом астролога он поспешно содрал ленточку, скомкал и убрал в карман.

– Что не так? Ты бы предпочел розовую? – проворчал прокурор.

– Петрович, чай пьют одни извозчики. А благородные люди употребляют гоголь–моголь с ромом, – сообщил Успенский. – Прикажете коньяку? Ты, собственно, чего приперся?

Филатов устало, несмотря на то что день только начался, опустился в кресло.

– Наливай, не спрашивай. Я пришел к тебе с приветом рассказать, что астрология – лженаука.

Андрей достал из бара бутылку и два фужера.

– Это точно?

– Абсолютно точно. Вчера вечером по телевизору сообщили. Я всю ночь не спал, думал – как бы помягче тебе об этом сказать.

Андрей разлил коньяк по пузатым бокалам.

– Я телевизор не смотрю. И радио не слушаю. Говори, что тебе надо? Ты ведь просто так не приедешь. Обязательно какую-нибудь гадость припасешь.

– Сам ты гадость, – с блеском парировал прокурор–криминалист, протягивая ему протокол, составленный следователем Дорониным, где красовалась подпись астролога. – Ты мне лучше скажи – это твоя закорючка? Сам же меня учил «Второму закону Андропова»: «Каждая подпись – шаг к тюрьме».

Успенский удивился.

– Разве? А первый какой? Напомни, а то я что-то запамятовал.

Филатов принял бокал с коньяком и многозначительно поднял его, будто собрался произнести тост.

– Первый закон – «Скорость стука опережает скорость звука». Но ты не отвлекайся и зубы мне не заговаривай. Рассказывай всю правду. Как прокурору.

Андрей скорбно вздохнул.

– Не успел войти, и сразу чистосердечное признание ему подавай! Крючкотвор. – Он задумался, напрягая память. – Ну, я шел, споткнулся, очнулся, а что тебя, собственно, интересует?

– Все. Потому что с меня требуют результаты проверки, а у меня ничего нет. Ничего реального, что можно подшить к делу. Одни предположения и догадки. Беллетристика.

Успенский пожал плечами.

– Да, Петрович, видно не зря ты в один день с Джеком Лондоном и Аркадием Вайнером родился. Тянет тебя нелегкая писательская стезя. Но я могу только к твоим догадкам подбросить свои загадки. Тебе это надо?

Прокурор заинтересованно кивнул.

– В моем деле информации много не бывает, так что сыпь до кучи. Давай, выкладывай свои предсказания.

Успенский отрицательно покачал головой.

– Петрович, ты не по адресу. Я не занимаюсь предсказаниями, моя специальность – прогнозы.

Филатов удивленно приподнял брови.

– А разве это не одно и то же?

Андрей рассмеялся.

– Если тебе нужно предсказание, надо было обратиться к покойному осьминогу Паулю. Прогноз отличается от предсказания примерно так же, как диагноз от приговора.

– Правда, что ли? – Филатов изобразил лицом испуг, но вышло плохо. – Ай как жалко! Ты бы мог в лотерею выигрыши угадывать. И мне подсказывать. – Он выпил. – Ну, ладно, давай серьезно. Рассказывай, что там вчера с тобой произошло.

Успенский с бокалом в руке присел на подоконник.

– Знаешь, Петрович, я сам об этом деле все время думаю. Картина вроде бы простая. Запертая комната, шприц, следы уколов на руке. Банально как в классическом детективе. Но пресловутая интуиция не дает мне, старику, покоя. Даже не знаю, как и с чего начать. Хочешь, чтобы я все тебе рассказал?

Филатов опрокинул коньяк как водку, одним духом, и утвердительно наклонил голову.

– Рассказывай!

– Ну, хорошо. Слушай.

И Андрей в подробностях пересказал Филатову все, что произошло с ним вера в парке, а потом, неожиданно для себя, изложил и содержание своего видения.

Выслушав астролога до конца, Филатов некоторое время сидел, слегка ошарашенный его рассказом. Успенский налил ему еще.

Алексей Петрович выпил и потер лоб.

– Постой, это же как оно называется, слово забыл.

– Склероз?

– Нет, другое. И не маразм, если ты об этом.

– Дежавю?

– Точно, дежавю! Знаешь, Палыч, насчет склероза ты прав. Я думаю, это он всему виной. Вот что-то сейчас происходит, а тебе кажется, что оно уже когда-то было. Со мной пару раз такое случалось. Неприятное ощущение.

Андрей снова отрицательно покрутил головой.

– Нет, это определенно не мой случай. То, что я видел, происходило, судя по всему, где-то в конце тридцатых годов, до войны. То есть это не мои воспоминания.

– Может, эта, генная память? – предположил Филатов. – Папа–мама что-то видели, а тебе передалось.

Но Успенский снова не согласился.

– Тоже исключено. Мои родители в то время детьми были, а деды и бабки вообще не отсюда.

Все же прокурор не сдавался.

– Ерунда, такое тоже часто бывает. Я по телевизору видел, как один пацаненок, индеец с Аляски, вдруг на санскрите заговорил. И даже научный текст на этом санскрите вслух прочитал. Или Моцарт, маленький был совсем, вообще еще читать–писать не умел и на даже горшок не просился, а по нотам играл как по нотам. Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать.