Я много лет знал Гейзенберга. Еще летом 1925 года он был у меня в Голландии. Несколько раз он бывал в Соединенных Штатах Америки и проводил летний отпуск вместе со мной в Мичиганском университете. В свой последний визит туда перед самой войной, в июле 1939 года, он гостил у меня.

Гейзенберга и сейчас считают величайшим немецким физиком – теоретиком и одним из величайших в мире. Его вклады в современную физику не уступают по значению тому, что сделал Эйнштейн.

Гейзенберг открыто боролся против нацистских крайностей. Ему даже удалось опубликовать в гитлеровской газете «Дас шварце кор» статью, где он защищал эйнштейновскую теорию относительности. За это он подвергся жестоким нападкам нацистов, особенно одного физика крайне нацистского направления, Иоганнеса Штарка. В передовой статье той же газеты он разнес Гейзенберга и других физиков-теоретиков, назвав их «белыми евреями». Штарк, как и Ленард, стал нацистом еще задолго до прихода Гитлера к власти. В 1919 году он получил Нобелевскую премию. Но его последующая работа в области физики была настолько плоха, что далее нацисты поняли это, но, учитывая его преданность, сделали его президентом Бюро стандартов; однако и там он продержался недолго.

Гейзенбергу много раз предлагали переехать в Соединенные Штаты Америки, но он был настолько убежден в значительности своей роли в Германии, что постоянно отказывался эмигрировать. Он всегда был убежден, что Германия нуждается в великом руководстве и что он мог бы быть одним из великих лидеров: «Придет день, – говорил он, – гитлеровский режим рухнет, и это будет момент, когда люди, подобные мне, смогут вмешаться».

Однако во время войны крайний национализм приводил его к заблуждениям. Он был настолько увлечен идеей о величии Германии, что считал усилия нацистов сделать Германию могущественной более важными, чем их эксцессы. Он пребывал в глупо оптимистичной уверенности, что эти эксцессы в конце концов прекратятся, когда Германия достигнет господства над миром. Незадолго до конца войны, когда он был с визитом в Швейцарии и все уже казалось определенно проигранным, он промолвил: «Как было бы прекрасно, если бы мы выиграли эту войну».

Хотя он и мужественно выступал против нацистских эксцессов и особенно против нацистских глупостей, мотивы этой борьбы были вовсе не столь благородны, как можно было бы ожидать от столь великого человека. Он боролся с нацистами не потому, что они были плохи сами по себе, а потому, что они были плохи для Германии или по меньшей мере для германской науки. Его главным образом беспокоило то, что Германия может потерять свое ведущее положение в науке и особенно в физике. Вот почему он энергично возражал против изгнания из Германии физиков-евреев.

Гейзенберга глубоко обеспокоила подлая атака Штарка в гитлеровской газете на его выступление в защиту теории относительности, так как это грозило всему будущему немецкой физики. Прогресс в физике невозможен без изучения и понимания теории Эйнштейна, которая представляет собой не философскую доктрину, а комплекс экспериментально проверенных законов, подобных, например, законам Ньютона.

Гейзенберг был знаком с семьей Гиммлера, поэтому после нападок в «Дас шварце кор» он решил попытаться вступить в контакт с главой гестапо. Гиммлер решил, что Гейзенберг просто ищет более хорошей работы, в то время как тот хотел только убедить Гиммлера в необходимости изучения теории Эйнштейна студентами.

В результате Гейдрих, прославившийся впоследствии как палач Лидице, получил приказ всесторонне проверить лояльность Гейзенберга. 21 июля 1938 года Гиммлер писал:

«Дорогой Гейдрих!

Я получил хороший и очень объективный доклад о профессоре Гейзенберге (Лейпциг). Прилагаю при сем очень объективное письмо профессора Прандтля (Геттинген), с которым я согласен, а также копию моего письма Гейзенбергу для Вашего сведения.

…Думаю, что Гейзенберг приличный человек и что мы не должны терять или заставлять молчать человека, который еще молод и способен воспитать подрастающее поколение в. науке».

А Гейзенбергу он писал в тот же самый день:

«Только сегодня я в состоянии ответить на Ваше письмо от 27 июля 1937 года, с которым Вы обратились ко мне в связи со статьей профессора Штарка в «Дас шварце кор».

Так как Вас рекомендовала моя семья, я приказал расследовать Ваш случай особенно тщательно и точно. Рад сообщить вам, что не одобряю нападок «Дас шварце кор» и принял меры против каких-нибудь атак на Вас в будущем. Надеюсь увидеть Вас в Берлине осенью, в ноябре или декабре, и мы сможем тогда лично и всесторонне переговорить.

С дружеским приветом. Хайль Гитлер!

Ваш

Г. Гиммлер

P. S. Было бы лучше всего, однако, если бы в будущем Вы делали различие между результатами научных исследований и личными и политическими взглядами ученых».

В начале войны те, кто жаловался Гейзенбергу на непонимание нацистами истинного значения науки, получали от него ответ: «Может быть, они и не понимают этого, но они распоряжаются деньгами и могут их дать, если предлагаемые им планы достаточно грандиозны. Возможно, в ближайшем будущем я встречусь с одним из лидеров Германии. Если я, например, скажу ему о необходимости построить у нас самую большую в Европе астрономическую обсерваторию стоимостью в пять миллионов марок, он доложит Гитлеру, и тот, возможно, найдет эту сумму подходящей для такой цели и прикажет построить обсерваторию за один год».

«Это так, – мог добавить коллега, – а когда все будет готово, он назначит туда директором какого-нибудь плохонького астронома, но хорошего нациста, и вот вам ваша грандиозная обсерватория!»

В Гейдельберге мы очистили одну из наших прекрасных вилл для наших «гостей» – физиков, которых