Так что, вернуть деньги? Нелепо. Нельзя позволять воображению заходить так далеко. У него теперь есть деньги, с ними можно начать новую жизнь. Ну вернется он, и что? До Учелло все равно не добраться. И клиенту Гевлина Фрере от этого тоже не будет ничего хорошего. Они это так не оставят и примут меры.

Мерсер вошел в купе и, зажмурившись, откинулся на спинку сиденья. Англичанка рядом каркала как ворона:

– Надо было взять с собой больше денег. И не наличными, а дорожным чеком. Помнишь того человека, который предлагал тебе выгодную сделку?

– Какую сделку, дорогая? Это был наверняка жулик. Рисковать нельзя, дорогая. Ни в коем случае.

Где-то далеко в начале платформы свистнул локомотив, поезд дернулся. Мерсер поспешно встал, снял с полки свой потрепанный чемодан и направился к двери купе. Затем неожиданно обернулся и произнес с улыбкой:

– Вы не правы, мои дорогие. Рисковать можно и нужно.

С этими словами Мерсер побежал по коридору и спрыгнул на платформу в тот момент, когда поезд стал набирать ход.

Из зала ожидания он позвонил в отель, чтобы за ним оставили его номер. Затем вручил свой чемодан носильщику и велел доставить в отель. Сам он явится туда позднее. Сейчас необходимо поразмышлять. Мерсер двинулся по набережной канала в сторону площади Святого Марка. Конечно, возвращаться в свой отель глупо, но, куда бы он ни спрятался, они все равно найдут. Это вопрос времени. Об Адриане Мерсер не думал, она для него умерла.

«В конце концов, я имею право находиться в Венеции. Кто мне запретит? Может, пойти к Спадони и все рассказать ему? Но он вряд ли поверит. К тому же, что я могу ему предложить? Содержание подслушанного разговора? То, что Грандини работал в палаццо Бориа под фамилией Больдеска, о чем я прежде умолчал? Маловато для серьезного расследования. Ну допросит Спадони графа, и что? Кто такой я по сравнению с графом? Чьим словам поверит Спадони? К тому же он меня недолюбливает. Еще заподозрит, будто я веду двойную игру. У меня никогда не складывались отношения с полицией».

Размышления о Спадони заняли значительную часть пути. В итоге Мерсер решил, что в полицию не пойдет, а будет действовать на свой страх и риск. Плохо это, хорошо ли, но теперь он сам себе хозяин и способен сражаться.

Наступил вечер. В Венеции это пора особая, когда пышное великолепие неба, будто затянутого ярко-голубой шелковой тканью, вдруг на глазах тускнело. Вдоль Большого канала дул слабый теплый ветерок, и казалось, чтобы ощутить прелесть вечера, вся Венеция вышла на улицы. В воздухе витали разнообразные запахи. Сандалового дерева с мебельной фабрики, мыла, шампуня и одеколона из парикмахерских, жареного душистого стручкового перца, свежеиспеченного хлеба, готовящейся пасты, фаршированной телятины и красной кефали. Все это было изрядно приправлено табачным дымом. Колорит города изменился. Сейчас в нем преобладали серый, бледно-желтый и золотистый тона.

Мерсер вышел на площадь Сан-Анджело, где встретил синьора Орлино, зятя Адрианы. Его инвалидная коляска стояла у стены рядом с кафе. Сам он внимательно изучал афишу, извещавшую, что в воскресенье в Венеции ожидается выступление поэта Мадео Нерви, о котором упоминала Роза. Ему готовили пышный прием. Церемониальная поездка в гондоле по каналу до площади Святого Марка, где он откроет выставку пролетарского искусства. А в следующие два дня выступит с чтением стихов – своих и других поэтов.

Увидев Мерсера, Орлино развернул коляску.

– Добрый вечер, синьор! Представляете, какое невезение? Я давно мечтаю увидеть Нерви, и теперь, когда он приезжает в Венецию, мне предстоит уехать.

– Куда?

– В Турин, в субботу. К врачам. Они считают, что есть надежда что-то с этим сделать. – Он хлопнул себя по покрытым одеялом ногам и двинул коляску к столику кафе. – Но я-то знаю, что больше никогда не встану на ноги. И к тому же никто не спросил меня, хочу ли я ходить.

– А вы не хотите?

– А что в этом хорошего? Без ног можно жить и не работать, тиранить близких, требовать сочувствия. Вот так, синьор. А теперь позвольте угостить вас выпивкой, и вы мне объясните, почему не пришли в гости, хотя обещали. Видите, я уже начинаю вас изводить. – Он шумно хлопнул ладонью по столику, призывая официанта.

– А почему вы расстроились, что пропустите выступление Нерви? – спросил Мерсер, когда принесли выпивку.

– Мадео Нерви – особенный человек. Италия бы поднялась, если бы страной правили такие, как он.

– Он не только поэт, но и политик?

– Конечно, синьор. Но я считаю, что Нерви выше политики. Для рабочих и крестьян он значит больше, чем любая партия. Могучая личность. Родился в крестьянской семье, получил образование, страдал при Муссолини, сражался против него в партизанском отряде, знает чаяния простых людей. Вот вы, синьор, сейчас встаньте в этом кафе и скажите что-нибудь против Нерви, и увидите, как все на вас ополчатся. Его ценят не только либералы вроде меня, но и коммунисты, и христианские демократы. К этому человеку относятся с уважением даже те, кто его ненавидит.

– Если Нерви так хорош, то почему же он не лидер какой-нибудь партии?

– Потому что знает, что принесет больше пользы, не будучи ни в какой партии. Когда на Тольятти совершили покушение и он чуть не погиб, гражданскую войну предотвратил не премьер-министр Шельба со своей полицией, а именно Нерви. Да, он предотвратил катастрофу, и к нему прислушались. Но если бы стреляли тогда в него, а не в Тольятти, то страна погрузилась бы в хаос. Вы зря улыбаетесь, синьор. Сходите, послушайте его – если бы я был здесь, то обязательно бы вас пригласил, – и сами все поймете. Сегодняшняя Италия – пороховая бочка, в любой момент она может взорваться. Крестьянам нужна земля, рабочим в городах – достойная справедливая плата за их труд. Мы устали от политиков, которые кормят нас обещаниями.

Мерсер слушал и удивлялся пафосу этого человека. Сам он был далек от политики, но решил обязательно пойти и послушать Мадео Нерви, чтобы понять, почему им восхищаются такие разные люди, часто соперничающие друг с другом на политическом поприще.

Мерсер проводил Орлино обратно к дому рядом с театром «Феникс», постоял рядом в затененном холле. Орлино предлагал зайти, еще выпить, но он отказался, обещая навестить его до отъезда в Турин.

– Извините за любопытство, синьор, я вижу, вы постоянно о чем-то думаете. О чем?

– Если бы я знал, то обязательно вам рассказал.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? Я потерял ноги, но не глаза. Сегодня утром Мария сказала, что вы уехали из Венеции на шестичасовом поезде.

– Я передумал.

Орлино грустно кивнул:

– Адриана скоро придет, принесет мне книги. Но вы зря надеетесь. Тут вам ничего не светит.

– Вы неправильно меня поняли, – отрывисто произнес Мерсер. – Я остался не из-за Адрианы. Она меня совершенно не интересует.

Орлино мягко рассмеялся и потер щетину на подбородке.