— Сдох, подлюка? — Махно поддел тело своего врага носком сапога. — А теперь есть пара неотложных дел. Лепетченко, Ваня, скачи в Александрию и наших всех на станцию, как договаривались. А мы к народу пойдем.

К ожидавшим командира григорьевцам, располагавшимся в соседней с деревней посадке, Махно приехал на двух тачанках, которые тут же развернулись к ним своими пулеметами. Разношерстная, вооруженная до зубов публика находилась в недоумении от такого поступка союзников. На поляне воцарилась мертвая тишина.

— Кто из вас селянин? — громко крикнул Махно в толпу, которая стала собираться поближе к тачанкам, но все же на некотором расстоянии.

Робкие голоса раздались с той стороны, куда были нацелены пулеметы.

— Атаман Григорьев предал вас, братья! И нас тоже! — обратился Махно к тем, кто поднял руку. — Он спелся с Деникиным, который имел своей целью угнетение и унижение нашего брата — люда крестьянского!

По толпе пошел ропот, и все, кто были вместе с Махно в тачанках, приготовили оружие.

— Да, да! За предательство это нашим судом он приговорен к расстрелу! И приговор приведен в исполнение! — Махно стоял на тачанке, представляя собой идеальную мишень, но никто выстрелить не решился.

— Кто желает домой, к семье, к земле своей, тот свободен! Только оружие придется оставить. Кто готов дальше со мной, бить Деникина и большевиков — тот остается. До конца дня решите. Я все сказал.

Тачанки, не меняя направления прицелов своих «максимов», сорвались с места и в сопровождении конницы отбыли в Александрию на железнодорожную станцию. Иван Лепетченко уже поднял в ружье всех махновцев, которые только и ждали приказа к действию. На товарной станции Махно застал следующую картину: караулы, охранявшие состав были обезоружены и лежали лицом вниз вместе с паровозной бригадой. Остальные воины Григорьева не рискнули оказать сопротивление и растворились в городе. Весть о выборе между дальнейшей службой и возвращением домой до них еще не дошла.

— Открывали? — Нестор заложил руки за спину и с любопытством разглядывал товарные вагоны, сцепленные с цистерной.

— Тебя ждали, батько! — отрапортовал боец в фуражке без кокарды с треснутым козырьком.

— Вот и хорошо… Лёва, а пусть лишняя публика растворится… — негромко сказал Нестор Задову.

После того, как караул под вагонами перешел на противоположную сторону пути, Задов подошел к двери. С грохотом она откатилась в сторону, и наружу посыпались тюки перевязанных десятками шинелей. В двух других находились ящики с боеприпасами. К четвертому вагону Лева Задов подходил с дрожащими коленями — на кону были его авторитет и признание атамана. Если он ошибся — головы не сносить. Да, для устранения Григорьева были достаточно весомые причины, но кто его знает, решился бы на это Махно, если бы не данные о сокровищах Одесского госбанка…

— Открывай, Лёва! — Нестору было интересно убедиться в правоте своего начальника контрразведки. Про себя он уже проговорил, что если сокровищ там не окажется, то с Лёвой придется прощаться — о холостых патронах в револьвере Григорьева атаман уже не помнил.

Дверь поддалась со скрипом, поначалу ее ролики заклинило в полозьях вагона. Задов со злостью дернул ее в сторону открытия еще раз, и образовалась щель, сквозь которую можно было проникнуть внутрь. Лёва не стал дожидаться команды и запрыгнул внутрь.

— Это ж надо таким дураком быть, возить скарбы в соседнем вагоне с боеприпасами! — Счастливая рыжая физиономия Лёвы Задова лучезарно сияла сквозь узкую щель вагонной двери…

— Ай, молодца, разведка! — Нестор с восхищением рассматривал ящики.

Спрыгнув на землю, Лёвка стряхнул пыль с галифе и обратился к атаману:

— Я тут еще кое-чего велел… Там штабной вагон, в нём сейф. Уже курочат, не поддаётся, гад. Немецкий.

— Да ты уже главное сделал, Лёва, а то, что Никифор гнида, так мы и сами знаем. Без всяких документов.

— Ну дай еще времени, Нестор. Проверим всё, чтобы душа была спокойна! — Задов настаивал на своём — сегодня был день его триумфа, и следовало взять от фортуны всё, что полагалось.

— Валяй… — ответил Махно.

Как оказалось, пьяница Григорьев был силён в бюрократии. Документов Задов изъял громадное количество — приказы, распоряжения, чьи-то докладные, телеграммы из штаба фронта, всё хранилось и систематизировалось. Каково же было удивление Льва Задова, когда с таким трудом вскрытый сейф обнажил своё чрево: альбом с фотографиями, часы «Фаберже», увенчанные двуглавым орлом, и жёлтый портфель с бумагами на иностранном языке.

Их загоняли к Дунаю. Части Красной армии преследовали остатки махновской армии уже второй месяц. Ничего от былой мощи, славы и военной силы у Нестора не осталось.

В Гуляйполе бабы на сенокосе разносили вести о том, что сгинул Махно, пропал вместе со многими их мужиками. Солдатки помалкивали, а остальные только об этом и судачили — кто с горечью в голосе, кто — с сожалением, а некоторые откровенно злорадствовали…

— Как Нестор ушел, совсем не ладится всё… Большевики на голову сели, ноги свесили, черти… — причитала дородная женщина, молотившая сноп цепом[42] как заправский мужик.

— Не говори, кума, Нестор землю дал, эти забрали. Как жить-то с этой продразверсткой? — вторила ей такая же грудастая подруга, собирая граблями сено. — Вон, теперь уж и мясо им подавай, и птицу… Моя Ганзя вон пузатая ходит, Господь внучат послал, а кормить-то чем? Дитё же еще света не видало, документа нет, а зерно на следующий год оставляют только на тех, кто с документом…

— Ото они нашего Нестора и ганьбят, шо он стал суперечь этой их про… про…

— Продразверстки, — подсказала кума.

— Понапридумывают всякого, окаянные… Чем же мы Господа так разгневали? Был один заступник, так и того загнали невесть куда, да и Макара моего с ним… — не останавливалась причитать в своей искренней злобе солдатка.

— Уж сколько раз такое бывало. Возвращался же! — с надеждой в голосе ответила крестьянка.

— Перемололи Нестора красные, как пить дать, убили, демоны…

— Не каркай Валентина, и так жизни нет, а тут ты ещё под руку, — осерчала кума.

Женское предчувствие — из разряда вещей непознанных. Какие силы вкладывают в их душу эти мысли — наверно, ни один учёный муж никогда не докопается до правды в этом вопросе.

Недалеки были от правды женщины с родины Нестора Махно.

Несколько месяцев назад командование Красной армии предписало махновским частям отправиться на Кавказ, но, почуяв неладное, атаман анархистов отказался туда идти с войсками. Там он погибель свою видел. Как всякий хищный зверь, засаду чуял за версту, а быть вне закона — так это не привыкать. Вся жизнь его была вне закона. Все союзы — временными. Постоянными были только враги, которые теперь окружали со всех сторон. Третий месяц по всей Украине его преследовал Фрунзе, получивший приказ на уничтожение атамана Махно и его банды, не подчинившихся приказу председателя реввоенсовета Троцкого.