— Не верила? Мне? — голос Игоря сорвался и стал тонким.

— Ну да. Ты ведь хочешь ее денег, дружок. Разве нет?

Игорь побледнел и крепко сжал трубку.

— О деньгах я говорил с вами, Антон Данилович. И мы оговорили все условия. Даша здесь ни при чем.

— Пожалуй, — заметил Гребнев. — Ладно, кончаем ля-ля тополя. После побеседуем. — Он положил трубку.

Антон Данилович пересел на диван. Надя смотрела на него с экрана все теми же, полными слез, блестящими от избытка чувств глазами.

— Я даже не думала, что такое бывает…

Она рассказывала, а Антон Данилович поражался, какой искренней может быть женщина. Он знал, что Надя Фомина теперь работает у него, он принял ее, потому что было место инженера и потому что об этом попросили Александр Павлович Артемов и Игорь. Он помнил, что рассказала Даша после катания в горах, и счел своим долгом отблагодарить за внимание к его дочери.

У него всегда было особе отношение к женщине. Он любил свою жену, а когда родилась Даша, он испугался. «Девочка, как страшно», — подумал он. О беззащитности женщины в этом мире он знал слишком хорошо. Он знал, что мужчина ищет в женщине, и сам не раз находил это. Потом встретил Наталью, которая, при всей силе характера, все равно слабее мужчины.

Наверное, тогда Антон Данилович решил, что всегда будет помогать женщинам. Нет, он не собирался объявлять себя рыцарем, но при случае, если таковой представится, не оставит их без помощи и внимания.

Он смотрел и слушал.

— Я… я люблю его, это правда, — говорила Надя, а Александр обнимал ее, прижимал к себе. Что-то неясное шептал на ухо. Это было покруче, чем в мыльной опере. Потому что это все-таки натуральный продукт. Со стороны Нади — точно, решил Гребнев.

Антон Данилович стал еще внимательней присматриваться к Александру Павловичу Артемову. Но и в его словах, в его движениях не мог уловить игры. Как играют мужчины, он хорошо знал, много раз наблюдал, сам участвовал.

Гребнев усмехнулся. Интересно, где же истина?

Потом камера наехала на лица обоих героев, то были лица счастливых людей.

Так неужели?.. Антон Данилович дождался, когда пройдут титры, а потом проговорил с насмешкой в голосе:

— Какой же ты щенок, Игореша. Какой же ты еще щенок! — И громко засмеялся. — Дарья! Дарья! — крикнул он.

На лестнице раздался быстрый топот.

— Папа! Что? Что случилось?

— Ты можешь мне сделать одолжение?

— Конечно, сам знаешь. Все, что скажешь.

— Значит, так… — Он наклонился к дочери и зашептал ей на ухо.

— Поня-я-тно, — протянула Даша и посмотрела на отца.

— Мы не должны опоздать! — предупредил он ее.

— Ни за что! Я сейчас же привезу их всех.

— Давай, гони.

— Пап, можно я возьму мамину машину? — В голосе прозвучала такая искренняя надежда, что, попроси она его джип «Лексус», он бы не отказал.

— Можно. Она не узнает про это на своей Сицилии. — Отец подмигнул дочери и, как всегда, залюбовался свечением ее круглых синих глаз. — Да, перед тем как унестись на вожделенном «пежо», распорядись, чтобы стол накрыли наверху, в большой гостиной.

После того как дочь исчезла, Антон Данилович направился к своему винному погребку.

Это только кажется, что настоящего погреба нет и быть не может в многоквартирном доме. Неправда, ухмылялся Гребнев, подходя к винному шкафу в своем кабинете. По сути — самый настоящий погреб. В нем есть все условия для того, чтобы напитки хранились при нужной температуре, влажности, защищенные от посторонних запахов. Этот шкаф ему подарили партнеры по бизнесу на минувший юбилей, как человеку, у которого есть все.

Он открыл дверцу и прошелся глазами по верхним полкам. Там лежали рядком красные вина, потому что здесь теплее, восемнадцать градусов, и они всегда готовы к подаче на стол.

На полках ниже — температура тоже ниже, значит, вина здесь могут долго храниться.

Антон Данилович прикусил верхнюю губу, что означало полную погруженность в тему, свел брови. Внизу лежали белые вина, там холоднее, но белому вину полагается быть холоднее красного. Ага, вот и шампанское, на самой нижней полке.

Он наклонился и вынул бутылку, повертел перед глазами. Что ж, ради такого случая можно открыть и французское. Его температура — Антон Данилович обхватил рукой бутылку — как раз градусов шесть-восемь. Это подтвердил и термометр.

— Та-ак, — выдохнул он. — А какое нам предпочесть из красных? — спросил он себя, хотя рука сама уже тянулась к испанской бутылке. — «Риоха»!

Он сам привез его, когда ездил по делам на северо-восток Испании. Влюбился в это вино, по стилю напоминающее классическое бордо.

Он вынул бутылку. Вино урожая 1994 года. Что ж, то был очень хороший год для вина.

Гребнев втянул воздух, словно пытаясь ощутить аромат, который его тогда поразил. Запах ванили, ягод, солнца и пряностей… Как весело…

«И сейчас должно быть весело», — усмехнулся он. Наверняка все забурлят, как море, когда узнают, чего ради он собрал их у себя в гостиной.

Антон Данилович закрыл винный шкаф и подумал, что неплохо бы заказать еще один, со встроенными шкафчиками для хранения сыров и сигар.

Сигары! Отличная мысль. Главное — своевременная, похвалил себя Антон Данилович. Вот что ему сейчас просто необходимо.

* * *

Дарья унеслась как на крыльях: прокатиться на красном «пежо» матери — это что-то! Она хорошо водила машину, и ей не терпелось, чтобы все увидели, на чем она катается.

Она позвонила по мобильнику Игорю, удивилась его напряженному голосу, но отнесла это на счет усталости. Потом услышала возбужденный голос Александра Павловича.

Да, они согласны приехать к отцу.

Дарья знала, что оба Артемова хотят, чтобы ее отец стал спонсором программы Игоря. Она тоже этого хотела. Но отец, кажется, придумал что-то очень крутое. Ей вспомнилась его фраза перед ее отъездом в Швейцарию:

— Жизнь, девочка, это слалом. Никуда не денешься. Крепко стой на ногах. И научись — на горных лыжах.

Саша и Надя уехали из студии сразу после передачи. Он молча гнал машину на Пятницкую, не спрашивая ее согласия. Его сердце разорвалось бы на части, если бы могло это сделать.

Получилось. Передача получилась. Он это чувствовал, он это знал. Значит, помог своему сыну, и теперь тот получит желаемое…

А он? Как быть ему? Он чувствовал, что Надя сидит сейчас, словно ватная кукла, совершенно без сил. Сказать ей, что она молодец, отлично ему подыграла?

Но не мог он этого ей сказать, потому что она не играла. Она говорила о своей любви к нему. Как будто была наедине с ним. Как будто ее не заботило то, что на них смотрят тысячи людей.