Фог глубоко вздохнула, понимая, что её цепляют на крючок, как ту рыбку, но всё равно слезла с надежного сундука.

Ковры у Сидше оказались очень мягкими.

За ужином приходилось следить за каждым словом – и действием. Вспомнив, как с помощью морт распознавать состав незнакомых препаратов, Фог сперва тщательно изучила жаркое, затем – тонкие чёрствые лепешки, крупно нарезанную ригму и травяной настой в чайнике. Оказалось, что два куска мяса из тех, что лежали ближе к её краю блюда, и часть фруктов были напитаны незнакомыми снадобьями. В первом случае Фогарта с горем пополам распознала снотворное, рискнув и капнув немного мясного сока на язык. А вот отраву в ригме, как ни терзала тонкие ломтики силой морт, не определила.

Сидше довольно жмурился и улыбался, неторопливо кроша лепешку.

– Что там? – наконец сдалась Фогарта, чувствуя себя зверюшкой в балагане.

– Любовное зелье, пробуждающее страсть, – с удовольствием пояснил Сидше. – Не сильное. Но действует забавно.

– А в мясе – снотворное.

– Рассказать, какое именно?

В редких снадобьях он разбирался, как оказалось, не хуже Алаойша. А то и лучше – если учесть, что над морт власти не имел, зато мог различать тончайшие оттенки вкуса и запаха, помнил, какие яды темнеют от солёной воды, какие – шипят от вина, какие можно вывести без вреда для тела и через час, а какие лучше и не нюхать… Фог слушала, как заворожённая, и думать забыла о том, чтобы почитать перед сном записи об эхе Миштар.

Потом Сидше отвел её в умывальную комнату и отправился в обход по дирижаблю. Наскоро ополоснув лицо и руки, Фогарта вернулась в каюту. Веки смыкались сами по себе; капитан же не сказал ни слова о том, когда вернётся. Засыпать же на ковре в углу после будоражащего воображение ужина не хотелось совершенно.

– Да уж, – пробормотала она, раскрывая сундук. – Правда, что ли, на потолке себе постелить?

В багаже отыскался и утеплённый плащ, который сошёл за одеяло, и запасная хиста, чтоб свернуть её и положить под голову.

Приспособить механизм прилипания «неподъёмного» сундука к полу для сна на потолке оказалось минутным делом. Поворочавшись немного, Фогарта убедилась, что морт держит крепко, и ночью на капитана не свалится ничего – и никто – и только тогда укрылась с головой. Неяркое сияние от шарика-светлячка спать не мешало, а тихий, едва различимый гул, исходящий от дирижабля, ещё и убаюкивал.

Что именно Сидше подумал о дремлющей на потолке гостье, Фог так и не узнала.

Но снился ей почему-то мягкий, искренний смех.

«…Затея с камнем памяти неудачна, стоит уже это признать.

Полтора года ушло у меня на то, чтобы создать бледное подобие сего легендарного предмета, но он совершенно бесполезен. Вновь приживлённые воспоминания вызывают у эстры не больше чувств, чем у любого другого чужака. Даже я, кажется, чувствую к дочери Д. больше любви и сострадания, чем он сам.

Не понимаю, говорит Д., почему я должен быть рядом с нею. Разве она не может заработать себе на хлеб? Я хочу странствовать, не держи меня.

Я спрашиваю: ты помнишь её?

Д. отвечает: да, и что с того?

Что сказать ему на это, я не знаю, и не могу удерживать его боле.

Он сказал, что уйдёт через три дня, и оставил камень на столе в лаборатории. Может, что-то не так с расчётами, и воспоминания недостаточно живые, но, сдается мне, дело не в этом. Сама по себе память – картина, вырванный из книги лист. Если задуматься, то заключение в камень воспоминаний ничем не отличается от подробных дневников. Да и я, читая среди ученических тетрадей заметки на полях о своей любви к Н., уже не чувствую того жаркого томления… Желания истёрлись о время и превратились в выцветшие буквы.

Или то перемены во мне?

А как сильно эстра отличается от киморта, которым был? Так же, как я теперь от того неискушённого ребёнка, жившего почти триста лет назад? Или ещё сильнее?

Право, я впадаю в отчаяние и всё больше думаю о том, что эта ноша непосильна.

Д., уходя, обнял меня и сказал, что когда настанет мой срок, мне тоже станет всё равно…»

Фог захлопнула тетрадь, чувствуя, что щёки уже мокры от слёз.

– Чем занимается красавица? – вкрадчиво поинтересовался Сидше, не отвлекаясь от кипы бумаг на низком столике.

– Перевожу с мёртвого языка. Один из северных диалектов, лоргин, – украдкой вытерла она лицо краем хисты. – Ничего важного, просто упражнение.

– Ах, понимаю, – со скучающей интонацией ответил он. – Ну, если ничего важного, не согласитесь ли вы пройти со мною к нашему Мастеру?

– У вас и Мастер есть? – удивилась Фог и тихо шмыгнула носом.

Возвращаться к дневникам Миштар – Миштара? – пока не хотелось.

– Есть. Скверный, правда, да тут уж выбирать не приходится – на какого денег хватило, такого и купил, – пожал плечами Сидше. – Он мне вчера сказал, что дирижабль что-то дрожать стал, да и я сам чувствую. Тут надо, по уму, приземляться и смотреть, где неполадки, но время терять не хочется. Остановка у нас завтра будет, а сейчас