– Па, а если завтра поискать? Только я одна боюсь.

– Поищем. С утреца поищем, когда в город поедем.

Настя вдруг расплакалась, сначала тихонько, стесняясь, потом, осознав всю опасность, из которой выбралась чудом, разревелась, словно маленькая, обиженная взрослыми девочка. Это были слезы облегчения, радости, даже удивления, это был и естественный выход наружу эмоций как отрицательных, так и положительных, приносивший, конечно, облегчение. А что Ласкин? Да ничего, собственно. Он, конечно, обнял ее за плечи, попытался подобрать подходящие слова, да не мастак Вова Ласкин утешать, самого бы кто утешил:

– Ты это… брось, Настюха, не плачь. Обошлось же. Вот… идем мы. Живые. Повезло, считай, обоим, да? Хе-хе-хе… Доча! Ну, что ты в самом деле… Ну, ладно, реви. Может, так-то легче, а то ведь страху сколько натерпелась. Но ты молоток, с тобой в разведку можно ходить, надежная.

Дома их встретила Роза: руки в боки, морда, как у статуи патриция (в музей как-то потащила Настюха, видел), а то и самого императора на плацу.

– Ну и где это вы шлялись?

Дальше не дала и рта раскрыть, ее глаза стали шире лица, когда она заметила изодранные колготки, ступни в крови, тут уж дала себе волю:

– Ты почему босая?! Где пальто?! Оно ж новое, весной куплено на распродаже! Ты куда его дела, застранка? А ну, пошла назад, туда, где пальто и туфли оставила! Иначе будешь ждать новой покупки до самой весны, когда следующая распродажа наступит. На кого ты вообще похожа? Признавайся, уже по мужикам бегаешь?

Настя открыла было рот, следом зажмурилась и втянула голову в плечи, так как мама замахнулась, намереваясь влепить пощечину дочери. И тут вперед выступил герой вечера, заслонив собой девочку:

– Чего орешь, как ворона, скрещенная с медведем? Руку опусти! Настюха, иди в свою комнату отдыхать, иди, доча.

– Отдыхать?! От чего отдыхать? – кинула ей в спину Роза.

– Хлеборезку закрой! – рявкнул всегда смирный Ласкин. – Не видишь, что с твоей дочкой? За ней гнались два ублюдка! Не знаешь, чего гнались? Может, поговорить хотели, а? Через весь пустырь убегала от них, я тому свидетель, потому как встречал Настю. Какого хрена заставила ее ехать домой так поздно? Сказала же тебе: развезут их! Не умеешь думать башкой, подумала бы жопой, может, она умнее у тебя: девчонке идти – хрен знает куда от остановки! Так и встретились ей те козлы!

– Ой, господи! – схватилась за сердце Роза. – Не ори, я не знала!

– Ты же мать… твою! Где, в каком месте у тебя материнство застряло? Это ж твоя родная дочка, родная! А ты с ней – как с подкидышем, чуть что – орешь! Не живется мирно? Вот скажи, че те не хватает? Ну, все же есть…

– А что – все? – окрысилась Роза. – Ты про этот курятник?

– Помнится, двенадцать лет назад тебе мой курятник нравился, аж рыдала от счастья, но, видно, маразм тебя раньше времени накрывает, вот и не помнишь. Завидуешь дочке? У нее все впереди, а ты свое отгуляла…

– Дурак! Девушек надо в строгости держать, чтоб не распускались.

– Ой, ой, ой, – мрачно произнес Ласкин. – Короче, слушай сюда, дорогая моя Роза. Тронешь Настю, имеются в виду и оскорбления, которыми ты задолбала ее! И меня тоже. Так вот запоминай: в следующий раз получишь по роже (кстати, он ее и пальцем не тронул за всю совместную жизнь). Я рабочий класс, рука у меня тяжелая… Запомнила? А теперь пошла к телику и чтоб ни звука!

Ласкин двинул не в спальню, где спит на кровати с Розой, когда трезвый, что случается нечасто. Обычная его среда обитания – каморка. А он и не против, Розочка же храпит, как заправский мужик, вот одна пусть и храпит себе на здоровье. В шутку Ласкин прозвал кабинетом любимый угол, где наслаждался уединением, туда и пришел. Наконец он снял куртку и сморщился, досадливо взмахнул руками, потому что забыл бутылочку достать из тайничка, сейчас бы в самый раз накатить грамм сто пятьдесят…

– Папа… – приоткрыв дверь, позвала его Настя. – Пап!..

– Чего тебе?

Настя метнулась к нему, села рядом на кровать и порывисто обняла.

– Папа Вова, ты… ты самый лучший. Я тебя люблю.

Он, конечно, распух от важности, но:

– Мало одной благодарности, мало. Хочешь сделать папу счастливым? Значится, тащи из тайника… сама в курсе, вот тогда твоя благодарность будет полномасштабной. Сам не могу при мамке твоей, куда я – туда и нос ее ползет впереди грудей нашей мамаши, пронюхать хочет, где мой тайник. А хрен ей. Ну? Чего расселась? Бегом делать папу счастливым. Закусить принеси вкусненького.

Настя хрипло рассмеялась и отправилась за «счастьем».

Рассказ впечатлил Павла, он надолго задумался

Напрашивалось сравнение – двое принесли Анжелу на пустырь, двое пытались похитить Настю. Скорей всего, это совпадение, ведь разной швали действительно развелось выше соборных куполов, превозносит себя данная прослойка до небес и жжет по принципу: я тут хозяин. Однако и другой вариант не исключен: дочери Ласкина повстречались те самые преступники. А почему – нет? Всякое удачно завершенное преступление без наказания, как правило, влечет за собой следующее. Без сомнения, всего пару процентов остается за этот вариант, но случается, когда перевешивает и один-единственный процент.

– Я вот что… – вывел его из задумчивости Ласкин, не дождавшись от следователя вопросов, а по его мнению, Терехов обязан заинтересоваться происшествием. – На мою Настю напали, считай, на пустыре, где я наткнулся на ту девчонку… помните? Я тут подумал, а вдруг эти двое убили ее?

Обалдеть! А ведь при первой встрече Павлу показалось, этот мужичок не тянет на мыслящее существо, выходит, ни черта он не смыслит в людях.

– Возможно, – произнес Терехов. – А еще какие мысли есть?

– Мысли? У меня нынче одна мысля: Настя. Нельзя ли ей охрану какую дать? Пальцем длинномордый нам грозил не просто так, я правильно понимаю?

Конечно, правильно, но охрану девушке никто не предоставит, по всем показателям оснований мизер, ведь слова девушки ничего не значат, их к делу не подошьешь. Неприятная ситуация, дочь Ласкина действительно в опасности, эту проблему надо решать, но как? Павел опустил глаза, уставившись на столешницу, он подыскивал ответ, точнее, удобоваримый отказ, да выручил Феликс, сидевший за спиной Ласкина, он отвлек свидетеля:

– Слышь, дед, ты в самом деле готов был умереть?

Войдя в кабинет, Ласкин сразу прошел к столу и не заметил Феликса, потому голос сзади явился для него неожиданностью, он развернулся всем корпусом и с интересом рассматривал молодого человека.

– Это наш оперативник, – представил Феликса Павел, –