– Только ты говорить будешь, а я рядом постою.

– Как хошь.

Пошли к костру. Издалека там виден был теперь только один турист.

– Здравствуйте, друзья-аборигены! – громко приветствовал их сидящий возле костра узколицый молодой человек в горном камуфляже и с пышным пони-тейлом на затылке. – Я говорю «друзья», потому что у нас нет врагов, мы их уничтожаем!

Подойдя ближе, Слива заметил, что молодой человек уже изрядно пьян. Он лучезарно улыбался и старался сдержать икоту. Остальные, видимо, что-то делали в палатке. Оттуда доносился тихий женский смех и мужской кашель.

– Здравствуйте-здравствуйте. – Волдырь остановился в шаге от костра и оглядывал бивак. – Какими судьбами?

– Мы студенты-практиканты, этнографы, – продолжал смеяться узколицый, – собираем сказки, легенды, тосты! Алекс! – И он, не вставая с расстеленного спальника, протянул Волдырю руку.

– Понятно! Экспедиция. Нефть ищете? – пошутил Волдырь и тремя пальцами чуть встряхнул протянутую мягкую ладонь.

Алекс расхохотался:

– Ну, отец, ты молодец! Девчонки, познакомьтесь с местным юмористом!

Молния на входе визгнула, и вслед за клубами едкого дыма из палатки показалась всклокоченная женская голова и голое белое плечо. Голова томно улыбнулась, рука поправила темные кудри.

– Здравствуйте, люди! Я Света!

– Конфета! – добавил Алекс.

– Владимир Николаевич! – представился Волдырь.

– Тутошний рантье, – сымитировал его Алекс, икнул и повернулся к Сливе. – А тебя как звать, друг?

Слива принюхался к дыму из палатки, вздохнул и отвернулся.

– Он тугоухий у нас, – объяснил Волдырь.

– Бывает, – кивнул Алекс. – А это Герман! Можно просто Гера.

Из палатки выполз чернобородый молодой человек с заметной лысиной и в таком же костюме-горке, как у Алекса. Он сипло прокашлялся, поднялся на ноги, закурил сигарету и, не обращая внимания на мужиков, пошел в сторону церкви.

– Пойду гляну на памятник культа, – на ходу объяснил он Алексу.

– Аккуратнее там, Гера, а то как бы Геростратом не назвали! – снова рассмеялся тот.

– Да, вы уж, пожалуйста, осторожнее там! – добавил Волдырь.

Герман не ответил.

– Владимир Николаевич, выпьешь с практикантами? – предложил Алекс, разливая водку в металлические стаканчики.

– Отчего же не выпить в приятной компании?

– А товарищ твой?

Волдырь глянул на Сливу, тот по-бычьи мотнул головой и пошел к берегу.

– Не, он малопьющий. Сколько ни налей, все мало.

Алекс опять расхохотался. Из палатки вылезла сначала Света, а за ней девушка в темных очках и еще один парень в капитанской фуражке. Как опытные туристы все они были одеты в защитные костюмы. Девушки, словно после сна, потянулись, изящно выгибаясь, потом попросили у Волдыря огонька прикурить и не спеша пошли следом за Германом. Капитан подсел к костру.

Слива дошел до кромки воды, присел на корточки возле их большой лодки и смотрел на тучи, на волны и на то, как Волдырь опрокидывает стаканчик за стаканчиком вместе с молодежью. Насмотревшись, он встал и заглянул в лодку, интересуясь мотором.

– Отойди от катера, мужик! – резко крикнул ему от костра капитан.

Слива втянул голову в плечи, ссутулился, как пес, и отошел на несколько шагов, а потом побрел вдоль берега в сторону деревни.

Волдырь попрощался с практикантами и догнал Сливу. Он шел рядом, чуть покачивался и радостно рассказывал:

– Молодые, озорные, безголовые! Весело им, на ровном месте смеются.

– Камень они курят, вот и смеются.

– Какой такой камень?

– Тот самый камень, гашиш.

– А я думаю, чего из палатки тряпками горелыми воняет? Спрашиваю, не горите ли, – хохочут. Дождутся, либо ветром их палатку сдует, либо дождем пробьет. Поставлена абы как… Зато девки хороши, ляжки широкие!

Слива отмахнулся:

– Надо глянуть потом, чтобы в церкви не напакостили.

– Что ей сделается? – отмахнулся в свою очередь Волдырь.

Вечером, перед темнотой и штормом, вернулся радостный Митя. Он удачно продал рыбу, привез Волдырю со Сливой продуктов и бутыль за хорошую работу на промысле.

Когда через час захмелевший Слива вышел из избы до ветру, во тьме он увидел на мысу тусклое зарево и услышал сквозь гул волн, как взревел мотор «Амура». Слива вытер слезы, проморгался и понял, что это ему не мерещится.

– Церковь горит! – крикнул он из сеней Волдырю, схватил пустое ведро со скамьи и побежал в темноту на огонь, застегивая на ходу штаны.

«…В те дни, когда война еще громыхала вдали, а деревня из сил выбивалась, худела народишком, мужиков в заводах и верфях теряла, случилось в ней и пополненьице. Не все, конечно, были ему рады поначалу, но делать-то нечего. Детей, как котят, не утопишь. Однако все по порядку.

Зима в наши края пришла студеная, лед за неделю стал до самой мандеры. Пока он толстый не намерзнет, поутру выходят из деревни старики да ребята сети под лед пихать, а вечером налима колотить.

Налим, он частенько спать приползает к самому берегу, а если лед прозрачный, снегом не засыпан, то сквозь него все видно и под ним налим, как в янтаре, лежит, хвостом тихонько шевелит. Вечером бересту потолще на палку мотай, факел поджигай, бери оглоблю поувесистей да пешню поострее и ступай вдоль берега. Увидал налима – со всего размаху бей по льду над ним оглоблей! Хорошо приложишься, лед от удара загудит, налим кверху пузом и перевернется, глушеный. Тут не зевай, пешней лед коли да за жабры его тащи!

Вот и вышел дед Лембоев с внучатами с утра, как только рассвело, и давай лед пешать. Тишина, мороз да солнышко. У внуков глаза острые, кричат деду:

– Дедо! Дедо! Там, с земли, идет кто-то!

– Много ли? – насторожился дед.

– Не знаем, далеко еще! Но вроде не один.

Увел дед внуков домой. Деревня ставни заперла. В щели глядят, гадают. Может, вражина? Всяко ведь бывало! Иль за податями какими царские начальники… Да уж больно медленно идут, жилы тянут.

К полудню небо затянуло, понесла пурга сырой снег вдоль льда. Совсем не видно стало, кто идет. Заспорили деревенские, идти ли встречать? Пока рядились, смеркаться начало.

– А ну как стемнеет, заблудятся люди, – говорит отец Моисей. – Зажигай, Митроша, факелок! Господь не выдаст – свинья не съест!

Совсем втемнах вышли и видят: бредут сквозь метель мужик на костыле, баба с грудничком на руках и трое небольшеньких детишек следом. В тряпье укутаны, под ветром качаются. На головах сугробы – как заячьи шапки.