А потом случилось нечто из ряда вон выходящее: фантазии, которые Изабелла взращивала в своем дневнике, шагнули в жизнь. «Внезапно, — писала она, — когда я шутила с моим спутником по поводу слабости его памяти, он наклонился ко мне и воскликнул: «Если вы еще раз это скажете, я вас поцелую». Ясно, что я не стала возражать, ибо разве не грезила я о нем и об этом бесчисленное множество раз прежде?» С поцелуем доктора напряжение и подтрунивание исчезли, и Изабелла погрузилась в состояние восторженного изумления. Она вошла в мир, где мечты стали реальностью, а реальность совпала с мечтами. «Я смутно помню, что последовало за этим — страстные поцелуи, шепот, признания о прошлом. О Боже! Я никогда не надеялась дожить до этого часа или получить ответ на свою любовь. Но это случилось. Он нервничал, смущался и жаждал, как и я».

«Наконец мы встали, — писала она, — и продолжили прогулку счастливые, напуганные, почти не разговаривая. Мы медленно дошли, не обращая внимания, куда идем, до сосновой рощи, и там нам открылся новый вид, такой же прекрасный, как на этой стороне, но шире».

Спустившись в парк, они увидели сестер Браун, эдинбургских знакомых, живших в самом доме. Изабелла и Эдвард «посчитали необходимым медленно к ним присоединиться. Они ничего не заметили — мы были в безопасности. Заставив себя поговорить с ними, нам удалось развеять все подозрения, и до дома мы дошли вместе, но опоздали к обеду».

Изабелла поднялась в свою комнату, чтобы подготовиться к трапезе. В столовую она спустилась «раскрасневшаяся и взволнованная, — написала она, — и мы с доктором Л. едва встречались взглядами и разговаривали». К облегчению Изабеллы, собрат-пациент — «мистер С.» — сел рядом и беседовал с ней за столом, а потом она с детьми и Эдвард и Мэри Лейн проводили его в экипаже до железнодорожной станции. Изабелла втайне лелеяла свою тайну. «Поехало нас, пожалуй, многовато, но чувство скрытого счастья и удовлетворения согревало мне сердце. На обратном пути мы разговаривали, но на отвлеченные темы, и дорогая маленькая, ничего не подозревающая миссис Л. сидела рядом со своим прелестным младенцем, который спал, укрытый ее плащом».

Днем Изабелла оказалась на конном дворе с Мэри Лейн и Отуэем и вскоре после этого «потеряла всех из виду», кроме Стенли, няня которого отлучилась, «и в доме я никого не могла найти». Ее младший сын «бегал по моей комнате до сумерек». Затем она «прилегла и вздремнула, совершенно ошеломленная происшедшим и воспоминаниями». Ей принесли свечу, чтобы она могла переодеться к вечернему чаю, для которого она выбрала платье из бледно-голубого шелка. «Выглядела» она «хорошо», заметила Изабелла. «Я встретилась с его взглядом, когда вошла (при звуке гонга) в столовую, и я знала, что за мной наблюдают».

После чая «какое-то время прошло бесцельно». Большая часть гостей переместилась в гостиную на втором этаже, но Изабелла задержалась. «Я вышла вместе с Альфредом в коридор, не желая подниматься наверх, если больше не смогу увидеться с ним наедине». В итоге леди Дрисдейл пригласила ее в библиотеку, где Эдвард и нашел ее, когда вошел в дом со стороны конного двора. Он «замерз, дрожал, нервничал и казался заболевшим», отметила Изабелла. Альфред отправился наверх, чтобы послушать, как одна из сестер Браун будет читать историю про привидения. Эдвард и Изабелла уединились в его кабинете.

Кабинет доктора был угловой комнатой, примыкающей к столовой, с окнами на реку и на солнечные часы сэра Уильяма Темпла. Вечером, при закрытых ставнях и дверях, с затопленным камином здесь было уютно и тепло. Стены и двери были обиты горизонтальными панелями красного, с богатой текстурой дерева, такими гладкими и точно подогнанными, что двери, когда их закрывали, словно бы исчезали, угадываясь лишь по тонким желобкам, прорезанным в панелях, и по блеску отполированных прикосновениями дверных ручек. Двери были двойные, разделенные пространством в несколько футов — узким, не шире буфета тамбуром, надежно отгораживавшим кабинет от звуков в доме, а дом — от звуков в кабинете.

Эдвард и Изабелла подошли к огню. «Я не знаю, как прошел вечер», написала Изабелла, поскольку утратила чувство времени и забылась. «Он был полон страстного волнения, долгих и крепких поцелуев и нервных ощущений, к которым примешивался страх вмешательства. Однако блаженство преобладало». Эдвард, написала она, «был особенно нежен, успокаивал мое волнение и ни на минуту не забывал, что он джентльмен и добрый друг». В какой-то момент в дверь кабинета постучал Альфред, прервав их объяснения в любви. Он сказал доктору, что один из его сыновей попросил Эдварда прийти к нему в спальню. Эдвард пошел наверх — «неохотно», заметила Изабелла. Когда же вернулся, она находилась в некоем экстазе. Он «тихонько поцеловал мои закрытые глаза, — писала она. — Я попыталась поднять поникшую голову, но напрасно». Эдвард встревожился. «Наконец, — по словам Изабеллы, — он совсем перепугался, что кто-нибудь войдет, и посоветовал мне уйти». Покидая кабинет, писала Изабелла, «я пригладила растрепавшиеся волосы и через несколько мгновений входила в гостиную, в половине десятого. К счастью, там сидело всего несколько гостей. Никто не имел права расспрашивать меня о моем отсутствии или появлении».

В гостиной Изабелла принялась изучать книгу автографов и болтать с одним из гостей. Эдвард и Мэри вошли вместе, за ними вскоре последовала и леди Дрисдейл. «Какое я пережила приключение! Какой спокойный вид сумела принять! Завязался общий разговор. Я обернулась, чтобы послушать, и доктор Лейн прочел для мисс Б. несколько лучших од Байрона. Когда они пошли, я тоже поднялась и уже уходила, но тут доктор Л. тепло пожал мне руку, настолько тепло, что мои перстни впились мне в пальцы, и след оставался еще в течение часа». Эдвард вжал кольца в ее плоть, словно пытаясь пробудить ее для силы его желания, реальности их нового договора. Воспоминания о случившемся снова захлестнули ее, к эйфории примешивался страх.

«Увы! — заканчивалась запись от 7 октября. — Той ночью я спала мало, просыпалась, вставала, грезила — и медленно наступило утро».

На следующее утро Изабелла чувствовала себя измученной. Из спальни она услышала разговор Эдварда с женой. Позднее он пришел в ее апартаменты, чтобы показать длинное письмо, которое написал потенциальному пациенту в Эдинбург. «Письмо было составлено хорошо», — отметила Изабелла. Она вернулась в постель. «Я легла, усталая, измученная, нервничающая. Он постучал в дверь в половине первого и предложил мне спуститься вниз и погулять, но я отказалась и заснула». Вскоре после этого к ней заглянула Мэри, и Изабелла решила одеться.

Изабелла «медленно вышла на улицу», чтобы присоединиться к Эдварду. Они встретились внизу у лестницы, а затем «пошли куда глаза глядят вместе, прошли по всему парку и вдоль воды, однако почти не разговаривая, поскольку оба чувствовали себя усталыми и обессилевшими. Я сослалась на бессонницу, он сказал, что его мучают боли и он вообще едва встал. Оба испытывали волнение, смятение, нервничали, и я спросила его, почему он так вел себя в воскресенье». Изабелла захотела выбраться из тихой, узкой долины. «Я предложила уйти из парка (поскольку воздух был жарок и влажен) на холм, где дул ветерок. Мы медленно поднялись по склону, и я села отдохнуть среди высохшего папоротника. Не стану излагать, что было дальше».