– как предрасположенность, масса – как прямой пережиток. Замена прямого сексуального влечения подавленным влечением требует в обоих состояниях обособления «я» от «Идеала Я», начало каковому процессу было уже положено при влюбленности.

Невроз выступает из этого ряда. Невроз тоже основан на особенностях развития человеческого либидо, на прерванном в результате латентного периода двойном наступлении прямой сексуальной активности. (См. «Теория сексуальности», 1920).

В этом отношении невроз, как гипноз и примыкание к массе, имеет характер регрессии, каковой избегает влюбленность. Невроз развивается в тех случаях, когда не завершается переход от прямых к подавленным в отношении цели сексуальным влечениям, и соответствует конфликту между воспринятыми «я» влечениями, проделавшими такое развитие до конца, и частью тех влечений, которые стремятся вырваться из вытесненного бессознательного – так же, как и другие полностью вытесненные влечения – и достичь прямого удовлетворения. По содержанию невроз чудовищно богат, так как включает в себя все возможные отношения между «я» и объектом, как те, в которых объект сохраняется, так и те, в которых от него отказываются или помещают его в «я». При неврозе возможны также конфликты между «я» и «Идеалом Я».

Невроз дьявола в семнадцатом столетии[11]

(1923)

Изучение детских неврозов показывает, что в них невооруженным глазом можно рассмотреть ряд признаков, которые в более позднем возрасте выявляются лишь при тщательном анализе. Мы вправе ожидать, что то же самое верно для изучения невротических заболеваний в предыдущие столетия – при том условии, разумеется, что мы сумеем опознать современные неврозы под какими-то другими названиями. Нас не должно удивлять то обстоятельство, что, пусть неврозы наших отчужденных от психологии дней тяготеют к ипохондрии и старательно маскируются под органические болезни, неврозы ранних времен проявлялись прежде всего в облике демонических маний. Некоторые авторы (в первую очередь Шарко) отождествляли, как известно, проявления истерии с изображениями одержимости и экстаза в произведениях искусства. Если бы в те времена уделялось больше внимания таким случаям, не составило бы, думаю, труда выявить в них ядро неврозов.

Демонологическая теория темных веков возобладала в конце концов над всеми соматическими воззрениями «точных» наук. Состояния одержимости соответствуют нашим неврозам, для объяснения которых мы снова и снова прибегаем к гипотезе психических сил. В наших глазах демоны и дьявол суть дурные, предосудительные желания, производные отвергнутых и подавленных инстинктивных побуждений. Мы лишь устраняем средневековую проекцию этих душевных образований во внешний мир; отрицая демоническое, мы намерены рассматривать эти образования как плоды внутренней психической жизни пациента.

I. История художника Кристофа Хайцмана

Я признателен за дружескую поддержку гофрату[12] доктору Пайер-Турну[13], директору бывшей Императорской Fideikommissbibliothek[14] Вены, который предоставил мне возможность изучить «дьявольский» невроз семнадцатого столетия. Доктор Пайер-Турн отыскал в этой библиотеке рукопись из святилища в Мариацелле[15], и в ней содержится подробное описание чудесного избавления от договора с дьяволом по милости Пресвятой Девы Марии. Внимание доктора привлекло несомненное сходство этой истории с легендой о Фаусте, и он подготовил к печати текст рукописи с обширным комментарием. В ходе работы выяснилось, что человек, спасение которого описывалось в тексте, был подвержен судорожным припадкам и видениям, а потому доктор обратился ко мне за медицинским заключением. Мы сочли полезным опубликовать наши исследования по отдельности, но я хотел бы воспользоваться этой возможностью, чтобы поблагодарить доктора Пайер-Турна за предложение ознакомиться с рукописью и за неустанное содействие изучению текста.

Эта демоническая история содержит крайне любопытный и ценный материал, причем для его истолкования не требуется особых усилий; так порой наталкиваются на залежи чистого металла среди породы, которую обыкновенно приходится скрупулезно перебирать и переплавлять.

Рукопись, точная копия которой лежит передо мной, состоит из двух разделов, принципиально отличных друг от друга. Первый представляет собой отчет на латыни, составленный монахом-писцом (или тем, кто позднее читал текст); второй же – это отрывки из дневника пациента на немецком языке. Первый раздел содержит предисловие и описание случая чудесного исцеления. Второй же раздел вряд ли мог показаться сколько-нибудь примечательным монашеской братии, однако он крайне ценен для нас. Он во многом подтверждает наш вывод относительно данного случая, при иных обстоятельствах наверняка признанный бы спорным, и нужно искренне поблагодарить монахов за сохранение этого документа, каковой не только не служил подкреплением мнения церкви, но и фактически его ослаблял.

Прежде чем приступить к анализу содержания небольшой рукописи под названием Trophaeum Mariano-Cellense[16], нужно кратко передать предысторию, изложенную в предисловии к ней.

Итак, 5 сентября 1677 года в Мариацелль доставили художника Кристофа Хайцмана, баварца, который привез сопроводительное письмо от деревенского священника из соседнего Поттенбрунна (нижняя Австрия)[17]. В письме сообщалось, что этот художник провел в Поттенбрунне несколько месяцев, занимаясь живописью. 29 августа в церкви его скрутили жуткие судороги. Падучая продолжалась и в последующие дни, так что беднягу осмотрел Praefectus Dominii Pottenbrunnensis[18], пожелавший выяснить, в чем может быть причина и не вступала ли жертва в предосудительные сношения со злым духом[19]. Допрошенный художник признался, что девятью годами ранее, когда его обуяло уныние и он усомнился в том, сумеет ли прокормиться своим ремеслом, он поддался дьявольскому искушению (на девятый раз) и письменно поклялся вручить врагу рода человеческого свои тело и душу по истечении девяти лет. Этот срок истекал в двадцать четвертый день текущего месяца[20]. Далее в письме говорилось, что страдалец раскаивается и сам твердит – дескать, его спасет только благодать Богоматери Мариацелльской, каковая заставит лукавого вернуть залог, подписанный кровью. По этой-то причине деревенский священник осмелился препоручить miserum hunc hominem omni auxilio destitutum[21] заботе святых отцов обители Мариацелль.

Таков рассказ Леопольда Брауна, деревенского священника Поттенбрунна, датированный 1 сентября 1677 года.

Теперь можно приступать к анализу рукописи, состоящей из трех частей.

1) Цветной титульный лист, сцена подписания договора с дьяволом и сцену искупления в мариацелльской часовне. На следующем листе восемь картин, тоже цветных, живописуют последовательные появления дьявола, и каждую картину сопровождает короткая подпись на немецком языке. Эти изображения, как сообщает приписка, суть копии – точные копии, по дотошному уточнению переписчика – с картин самого Кристофа Хайцмана.

2) Сам текст Trophaeum Mariano-Cellense (на латыни), труд некоего составителя, который скрылся за инициалами P.A.E. и добавил к ним четыре стихотворные строчки со своим жизнеописанием. Текст заканчивается пометкой о словах Килиана, настоятеля церкви Святого Ламберта, от 12 сентября 1729 г., причем почерк этой пометки явно отличается от почерка составителя. Пометка свидетельствует точное соответствии рукописи и