Светское и религиозное образование в Петербурге и вообще в России того времени пребывало в печальном состоянии. Хотя открывались новые школы и различные учебные заведения для дворян, работала Академия наук; хотя религиозная Елизавета строго соблюдала посты и требовала того же от придворных настолько, что канцлер А. П. Бестужев-Рюмин должен был получить разрешение немного смягчить соблюдение поста от самого патриарха Константинопольского.

Но торжественно богослужение проходило только в придворных церквах, а в приходских по большей части было грязно, тесно, священники были очень бедны и невежественны. От человека, принимающего сан священника, требовались лишь свидетельства о начальном образовании и честном поведении. Среди аттестаций столичных священников попадались такие: «школьному учению отчасти коснулся», «дошел до риторики и за перерослостию, будучи 27 лет, уволен». Прихожане в церкви вели себя шумно, а между священниками случались ссоры и даже потасовки.

Не лучше обстояло дело и со школами. Образованных учителей было мало. Характерно воспоминание майора Данилова об Артиллерийской школе того времени (в ней учились дворяне): «Великий тогда недостаток в оной школе состоял в учителях. Сначала… было для показаний одной арифметики из пушкарских детей два подмастерья; потом определили… штык-юнкера Алабуева. Он тогда содержался в смертном убийстве (за убийство. — Е. И.) третий раз под арестом. Он хотя разбирал несколько арифметику Магницкого и часть геометрических фигур, однако был вздорный, пьяный и весьма неприличный быть учителем благородному юношеству. Училища, заведенные при Петре, были тогда заброшены и скорее портили, чем воспитывали молодое поколение, домашнее же образование в высших классах ограничивалось только внешним наведением лоска» (М. И. Пыляев. «Старый Петербург»).

Картина грустная. Но примечательно, что именно в это время в Петербурге жили первый великий русский ученый — М. В. Ломоносов и первая святая нашего города — Ксения Петербургская. Мы помним, что для упрочения положения Петербурга в глазах России основатель города приказал перенести сюда мощи святого Александра Невского. Князь Александр Невский, воитель за Русскую землю, был близок сердцу самого Петра Великого и его представлению о долге государя. «С XVIII века Св. Александр в официальном почитании затмил и даже вытеснил почти всех святых князей. Император Петр, перенеся его мощи из Владимира в новую столицу, в годовщину Ништадтского мира сделал его ангелом-покровителем новой империи» (Г. П. Федотов. «Святые Древней Руси»). Образ Блаженной Ксении Петербургской не сходен с образом победоносного воителя Александра, ее подвиг — иного рода. Ксения Петербургская — юродивая, блаженная.

В пятидесятые годы XVIII столетия на улицах Петербурга появилась странная фигура — женщина в мужской одежде, называвшая себя Андреем Петровым. О ней знали, что она вдова певчего придворной капеллы Андрея Петрова — Ксения. После смерти мужа Ксения раздала все имущество бедным, покинула дом и стала странницей-юродивой. Она бродила по Петербургу, ночуя где придется; ее можно было увидеть в церкви, подпевающей во время службы; она заходила в дома, куда ее звали или где случилась беда, или просто шла по улице, что-то бормоча, погруженная в свои мысли. Так блаженная Ксения прожила в Петербурге около полувека. В городе ее знали и любили: богатые купеческие семьи наперебой предлагали приют, ее зазывали в гости — считалось, что посещение Ксении приносит счастье. Говорили также, что по ее молитве совершаются чудеса. Она была прозорливицей. Блаженная Ксения предсказала смерть императрицы Елизаветы, неожиданную для всех. Накануне ее кончины Ксения обходила город со словами: «Пеките блины», вся Россия будет печь блины, справляя поминки по Елизавете.

В житии Ксении Петербургской мы найдем немало свидетельств ее прозорливости, силы ее молитвы, однако в нем не сохранилось имен людей, которым она помогала, поддерживала, предугадывая будущее. Но все эти купцы, чиновники, ремесленники, ничем не прославленные обыватели города, канувшие в забвение, почитали блаженную Ксению при ее жизни и после смерти, прибегали к ее заступничеству — и сохранили память о ней для нас. Умерла Ксения, вероятно, в начале XIX века (год ее смерти точно не известен) и была похоронена на Смоленском кладбище. Через несколько лет началось паломничество горожан на ее могилу — и с тех пор не прекращалось никогда. Даже в самые жестокие советские годы люди тайком приходили к часовне над могилой Ксении Блаженной, оставляли записки или просто молились, прося ее о помощи и заступничестве. И она помогала… Свидетельств тому немало — и каждый, кто входит в эту маленькую часовню, чувствует, что это особое место, что оно «живое».

В 1989 году Блаженная Ксения Петербургская была канонизирована. «Не стоит город без святого, селение без праведника» — кажется, именно жизнь св. Ксении в Петербурге, таком разнородном в своих началах, придала душе города необходимое тепло, примирила его со старой Россией.

Рассказ о жизни и трудах Михаила Васильевича Ломоносова мог бы далеко выйти за рамки нашего повествования. Мы позволим себе остановиться только на его конфликте с Петербургской Академией наук.

В 1741 году Ломоносов вернулся после учебы в Германии, однако в Академии его встретили не слишком радушно — должность адъюнкта он получил лишь через год. Академия пребывала в печальном состоянии: всю власть в ней забрал секретарь канцелярии И. Д. Шумахер. Одни ученые, не смирясь с этим, покинули Академию и Россию (среди них знаменитые математики Л. Эйлер и Д. Бернулли), другие жили «в непрестанном опасении и безусловной покорности».

Ломоносов этими качествами не обладал и скоро развернул боевые действия со всей решительностью своего характера. В 1743 году он на семь месяцев попал под арест за «великие продерзости» в Академии, ссоры и прямые столкновения. Хорошо, что Бироновы времена миновали, иначе конфликт с академическими «немцами» мог обернуться для него куда хуже. Борьба Ломоносова с Шумахером и его клевретами длилась годы; Ломоносов был вспыльчив и горяч, его противники — мелочны и мстительны, и временами она принимала трагикомический характер. Так, однажды после долгой задержки академического жалованья его все-таки выплатили Ломоносову — копейками. Мешки, набитые медной монетой, долго стояли у него в сарае, и, расплачиваясь по хозяйственным нуждам, он отмерял деньги ковшом или ведром. Другую историю приводит в своем «Слове о Ломоносове» писатель Борис Шергин. Не знаю, насколько точно он цитирует жалобу Штурма, но само происшествие достоверно.

«Семье Ломоносова неустанно досаждал их сосед Штурм, приятель Шумахера… Михаилу Васильевичу все некогда было заняться этим делом… Но однажды чаша праведного гнева переполнилась. Вот что доносил Штурм:

„Торжества моего день рождений омрачил злодеяния Ломоносова. Двадесять немецких господ и дамен, моих гостей, пошел воспевать невинный мадригал в Ломоносов палисад. Внезапно на головы воспеваемых господ и дамен из окна Ломоносов квартир упадет пареных реп, кислых капуст, досок и бревна. Я и мой супруга сделали колокольный звон на двери, но он вырвался с отломленным перилом и вопияще: «Хорошо медведя из окна дразнить!» — гонял немецкий господ по улице, едва успел гостеприимная дверь захлопнуть всех моего дома… Я и моя зупруга маялись на балкон поливать его водами и случайно может быть ронялись цветочными горшками. Но Ломоносов вынес дверь на крюк и сражался в наших комнат. Стукал своим снастием двадесять господ. И дамен выскакнили окнами и везде кричали караулы! Дондеже явился зольдатен гарнизон!!“»