— Смотри-смотри… Сидит.

— Где?

— Вон там, за лозами. Видишь?

— Да…

Услышав тихий прерывистый шепот, Владислава не сразу поверила, что ей не мерещится, что это действительно люди. Две девушки или молодые женщины, если судить по голосам. Княжна прислушалась, вытягивая шею и невольно приоткрыв рот.

— Смотри-смотри, заметила!

— Она нас видит?

— Нет. Но слышит.

— Ой! — Девушки захихикали. Плеснула волна, зашелестели ветки, словно кто-то пробирался сквозь заросли. Владислава обернулась на звук, всматриваясь в сумрак. Никого. А сначала ей показалось…

— Точно заметила.

— Подойдем?

— Нет. Вдруг испугается?

— Я не боюсь, — услышала княжна свой голос. — Где вы?

Хихиканье стало громче. Вода заплескалась сильнее — словно кто-то весело и отчаянно болтал ногами на мелководье, стараясь поднять волну. Наверное, деревенские девушки — мелькнуло у Владиславы. Только они могут забраться в такую глушь, смеяться и дурачиться.

— Заметила! Заметила! Зовет! Подойти или нет?

— Пусть сама подойдет.

— Да, да. Пусть сама!

— Что за шутки? — невольно возмутилась Владислава. — Вы знаете, кто я?

— Знаем-знаем! А знаешь ли ты…

— Тише! Отпугнешь! Она должна сама…

Удивленная Владислава ничего не понимала. Что ее собеседницы имеют в виду?

— Иди сюда! Иди к нам! — Опять плеск и шуршание веток.

— А где вы? — заинтересовалась девушка.

— Тут. Рядом!

— Все время прямо, никуда не сворачивая. Просто иди.

Просто идти? И только-то? Но надо сначала выбраться из лодки, выпутаться из одеяла, которое почему-то оказалось обмотанным вокруг нее, как кокон или пелены вокруг младенца, в несколько раз, так что даже рукой и ногой не сразу шевельнешь. Владислава яростно принялась сражаться с ненавистным одеялом, а девичьи голоса все звали, торопили и подначивали. Их обладательницы давились от хохота, и это раззадоривало Владиславу. Сбросив наконец одеяло на дно лодки, она не удержалась и под хохот девушек несколько раз наступила на него.

Послышался крик. Кто-то звал ее… по имени?

— Сейчас! Я сейчас, — воскликнула девушка.

Кусты трещали, пока сквозь них пробирался… мужчина.

Уже выскочившая из лодки Владислава была грубо схвачена поперек туловища и отброшена назад. Она еле удержалась на ногах, чудом не упав за борт, а мужчина, перевесившись через противоположный борт, отчаянно лупил по кустам какой-то тряпкой.

— Прочь! Прочь!

В кустах злобно шипели, визжали, плевались и возмущались визгливыми противными голосами. Потом несколько раз сильно и громко плеснуло — словно что-то большое упало в реку — и наступила тишина.

Еще не отдышавшись, мужчина обернулся к оцепеневшей от неожиданности Владиславе, и при свете закатного солнца девушка узнала Петра Михайлика. Узнала — и удивилась тому, как исказилось его лицо. Сейчас оно было ужасным.

— Что случилось? — пролепетала она.

— «Что случилось»! — передразнил он. — Это я должен был спросить у вас, барышня! Я стараюсь, достаю ей паспорт и дорожное платье, а она с мавками шашни заводит! Не хотите домой к отцу — так бы сразу и сказали, я бы не тратил на вас свое время.

Он с тоской посмотрел на тряпку, которую держал в руке. Это оказался его сюртук, скрученный наподобие жгута. Сейчас он выглядел не лучшим образом — мокрый, облепленный тиной, да и подкладка порвана. Хорошо еще, деньги и оружие он хранил не в его карманах.

— Я не понимаю. — Владислава обвела взглядом лодку, заросли, реку. — Я хочу к отцу, очень-очень хочу. Но я не понимаю, при чем тут это…

— А при том, что, если бы вы выбрались из лодки, достались бы мавкам и уже никогда не увидели бы отца. А если бы увидели — не узнали бы. Он вас, быть может, и узнал бы, а толку?

— Объясните!

— Да просто все. — Он сел на скамью, развернул сюртук. Ничего страшного. Ну намок. Ну выпачкан. Ну чуть-чуть надорван. Прополоскать, высушить, подшить — и можно носить. — Вы что, действительно не знали, с кем разговаривали?

Владислава помотала головой, и Лясота испустил вздох прежде, чем пуститься в объяснения.

— Мавки — их по-разному называют. Водяницами, шутовками, щекотухами, ундинами, но чаще русалками. Хотя это неправильно. Мавки всегда из утопленниц получаются. Они к людям злы, хотя добрыми прикидываться мастерицы. Вот водяницы или берегини — те добрыми бывают. А мавки или навки только и ищут повода, чтобы навредить. Это я виноват, — вздохнул он. — Надо было место сперва проверить. Тут ветлы к самому берегу подходят, ветки в воду опускают, а в воде чертова ореха и кубышек полным-полно. — Перевесившись через край лодки, он быстро выдернул плоский зеленый лист на длинном стебле и тут же отбросил, брезгливо вытерев ладонь о скамью. — Вы сидели на грани воды и земли, ни там, ни тут. Вот мавки вас и заметили. Заговорили, задурили голову, одурманили — на это они мастерицы. Вам достаточно было выбраться из лодки и пойти в заросли. А там они бы вас схватили и под воду утянули так, что концов не найти. Я вовремя подоспел.

— Они меня хотели утопить? — изумилась Владислава. — Но почему?

— Вы живая, а они мертвые, но когда-то были живыми. Мавки ненавидят людей именно потому, что те живые, и стараются уменьшить число живых людей, просто убивая тех, кто подвернется под руку. Счастье, что они бросаются не на всех. Вы, наверное, думали о чем-то печальном?

— Я думала… думала… — Владислава никак не могла выговорить. — Думала, что вы не придете.

— А я пришел. И кое-что принес.

Сходив на берег, Лясота вернулся с мешком, откуда начал доставать покупки.

— Мне удалось достать два билета на пароход «Ласточка». — Он показал две бумаги с печатями. — Он отходит как раз вверх по Вертуге завтра в восемь утра. А еще мне повезло приобрести для нас паспорта.

— Зачем?

— Но у вас же ничего нет. Без паспорта вам никуда нельзя. Так что вот… — В руки Владиславе легла свернутая в трубочку гербовая бумага. — Мы теперь брат и сестра — Петр и Елена Михайлик. Годится?

Владислава пожала плечами.

— Не знаю. А где вы взяли такой паспорт? И чем вам не нравится мое имя?

— Тем, что княжну Владиславу Загорскую-Чарович будут искать, как пропавшую без вести, А Елена Михайлик никому не нужна и не интересна. Это еще не все, Вот вам дорожное платье. Переоденьтесь! Ну, тут еще белье, чулки, кое-что еще. Сами разберетесь. Правда, оно ношеное, но чистое и без заплат.