По мнению эксперта Роберта Марцано, преимущества такого подхода в том, что он помогает людям сосредоточиться на связях, а не на изолированных фактах. Записывая то, что нам известно, мы готовим свой разум к построению новых связей в конкретной области знаний и начинаем мыслить — и понимать — более системно.

Еще один инструмент создания сетевой структуры обучения — незатратная оценка. У тестирования есть ряд очевидных преимуществ: с его помощью можно получить определенную ясность, определенную степень обратной связи и определенное суждение. Иными словами, тесты помогают нам понять, чего именно мы не знаем. Такой подход весьма ценен: так, если мы провалили экзамен по бухучету, очевидно, что нам нужно совершенствовать свои знания в бухучете.

Но не менее важно то, что неформальные опросы могут помочь нам лучше систематизировать имеющиеся знания. Для примера попробуйте спросить себя: «В чем значимость такой фигуры, как Аарон Берр?» Или: «Почему альпинисты при восхождении используют кошки?» Вы обязательно начнете размышлять о связанных с этим фактах и концепциях. В случае с Аароном Берром вы, скорее всего, вспомните о том, что он в бытность свою вице-президентом стал первым в истории наблюдателем по делу об импичменте, и свяжете этот факт с современными примерами подобных дел. А в случае с кошками — что прототипом для них послужили копыта горных баранов.

Действительно, люди, эффективно овладевающие знаниями и навыками, часто устраивают сами себе подобные мысленные опросы. В процессе изучения они спрашивают себя: «Почему эта концепция верна? Как она связана с другими идеями?» В эксперименте Грессера с предметами домашнего обихода те из участников, кто задавал вопросы «Зачем?» и «Как?», показали более глубокое понимание принципов работы устройств, чем те, кто этого не делал.

Ярким примером сказанного стала наша встреча с Брором Саксбергом. Почти все свои реплики в разговоре он заканчивал словом: «Верно?» По сути, он спрашивал: «Почему мы об этом говорим? Насколько хорошо вы меня поняли?»

Саксберг всегда подчеркивает то, как важно помогать людям устанавливать такие ментальные связи. Должность директора по обучению в Kaplan{13} дает ему возможность влиять на работу компании — и там стали активнее применять более целенаправленный подход в курсах для абитуриентов юридических колледжей. В прошлом такие курсы были основаны на лекционных видеоматериалах, где преподаватель подробно рассказывал, как следует решать проблемы того или иного типа, но недавно компания разработала ряд новых образовательных методик. Сложные темы теперь подаются более сфокусированно, во взаимосвязи с другими вопросами — и с конкретными примерами, которые помогают учащимся целенаправленно овладевать набором необходимых навыков.

Итоги оказались впечатляющими: результаты тестирования у прошедших новые курсы оказались намного лучше, чем у тех, кто занимался по старой программе. Более того, на освоение каждой темы у учащихся уходило всего около девяти минут, в то время как лекция, посвященная той же теме, занимала 90 минут. Почувствуйте разницу!

Дело не в том, что видеокурс был неудачен или преподаватель плох. Просто большое количество примеров позволяет гораздо лучше увидеть связи. Благодаря этому материал разбивается на части более логичным образом и усвоить системные знания становится проще.

Повторим еще раз: профессионализм — это не просто выученный набор фактов. Чтобы действительно знать что-то, человек должен обладать определенными навыками мышления. Интересно, что эти навыки мышления зачастую столь сложны, что даже специалистам не удается их описать и объяснить.

Одна из сторон этой идеи открылась мне несколько лет назад, когда я беседовал с дизайнером шрифтов Мэттью Картером{14}. В целом можно сказать, что Картер стремится к тому, чтобы вы не обращали внимания на слова, которые читаете. То есть вы не должны сознательно отмечать, как маленькая горизонтальная черточка на вершине буквы Т нависает над буквой о в начале этого предложения. Точно так же ваш глаз не должен задерживаться на тяжелых нисходящих косых линиях латинской буквы W, придающих ей характерный классический облик. «Если читатель обращает внимание на шрифт, — сказал мне Картер, — это почти всегда проблема». Буквы на странице должны «транслировать непрерывный поток авторской мысли прямо в мозг читателя».

Откуда у Картера такое твердое мнение на этот счет? Он — один из наиболее уважаемых создателей шрифтов в мире. Одно из его творений — шрифт Verdana, который использует Microsoft. Кроме того, именно Картер разработал шрифт для заголовков The New York Times и шрифт Snell Roundhand. Возьмите любую телефонную книгу Verizon — все эти буквы и цифры тоже вышли из-под пера Картера.

Я навещал Картера в его кембриджской квартире. Этот высокий и худощавый мужчина с седыми волосами, собранными в хвостик, рассказал мне, как телефонная компания AT&T однажды попросила его создать самый мелкий читаемый шрифт, который можно использовать при печати на бумаге низкого качества. Признался, что идеи дизайна новых шрифтов иногда приходят к нему, когда он бродит по кладбищу, разглядывая надгробия. Подробно объяснил, как, работая над шрифтом Bell Centennial, сплюснул и укоротил кривые боковые линии буквы g — все ради того, чтобы сделать ее более четкой и увеличить свободное пространство между буквами.

И, однако, в тот зимний день я заметил, что Картер как будто немного затрудняется с объяснением, что именно нужно для создания красивого и легко читаемого шрифта. Например, говоря о том, как сочетаются в слове буквы t и h, он описал свое решение как «чисто эстетическое». Когда же речь зашла о подборе всех букв для шрифта, он сказал мне, что это вообще неинтересно и не стоит обсуждения. «Смотреть, как я работаю, — это все равно что смотреть, как морозильник производит лед».

Картера безо всякой натяжки можно назвать одним из лучших специалистов в своей области, Уинстоном Черчиллем шрифтового дизайна. И все же по итогам нашей беседы я так до конца и не понял, как именно он создает шрифты. И это не потому, что я такой бестолковый. В других интервью Картер тоже как будто принижает свои заслуги и при этом напускает туману. Одному репортеру он заявил: «Можно сказать, что я — хамелеон».

Все дело в том, что, достигнув мастерства в какой-либо области, мы перестаем сознательно контролировать все детали. Когда мы что-то знаем, нам бывает трудно объяснить это знание посторонним. Ричард Кларк{15} в своей лаборатории в Университете Южной Каролины провел десятки экспериментов, изучая эту тему. Он приводил в лабораторию разных специалистов — например, опытную сиделку, профессионального спортсмена-теннисиста или уважаемого федерального судью.

Затем Кларк задавал им подробные вопросы об их сфере деятельности. «О чем вы думаете, когда выполняете данное действие? Где находится ваша правая рука во время процедуры? Расскажите мне шаг за шагом, как вы это делаете».