Джамаль выглядел глубоко оскорбленным.

– Ничего себе сюрприз, – наконец проговорил он. – Ну да ладно, отмоем всё дочиста.

– Нет, нет, не нужно! – весело отмахнулся я. – Вреда ведь это ничему не принесет, мы всё равно накроем контейнер брезентом, так что только с боку будет видно, не страшно! А то они обидятся, что мы соскребли все их труды!

– Но подумайте, мистер Фишер, – взмолился, ломая руки, Джамаль, – как я могу разрешить, чтобы в моём составе ехало такое?

– Ну, по крайней мере, ничего непристойного в росписи нет.

– Откуда вы знаете? Вы разбираетесь в этих знаках?

– Нет, но если я не разбираюсь, то, вероятно, и никто не разберётся. Во всяком случае, не беспокойтесь – отвечаю за всё я, правда?

В конце концов мне удалось его успокоить.

– Хорошо хоть, что поезд ночной, – с облегчением вздохнул он, – и идёт без остановок. – Он ещё с минуту изучал отвратительное зрелище. – Значит, говорите, это благословение? Ничего себе!

– Балийское благословение, – напомнил я.

– Гм! – Казалось, он всё-таки сомневается. – Но ведь там, в Индонезии, все мусульмане? Вроде меня.

Я порылся в памяти.

– По-моему, да. Но помнится, на Бали сохранились ещё разные древние религии – буддизм, индуизм, какие-то доморощенные верования, там все вперемешку!

– Да, – согласился он, вложив в это короткое словечко много чувства. – Могу только сказать, что если, по-ихнему, это благословение, то не хотелось бы мне познакомиться с их проклятиями. Всего хорошего, сэр! – И он чуть ли не в буквальном смысле отряхнул пыль с ног.

– Нам нужно подмазать их, Дейв.

– Ясное дело. Местных парнишек следует улещивать. Как обычно?

– Письмо с извинениями. Твой секретарь получит его завтра. Но обычной бутылки шотландского виски посылать не будем, верно?

– Пожалуй. А что вместо нее?

– Не знаю даже. Кто в конторе правоверный мусульманин? Джилдерим? Поговори с ним, может, он что-то посоветует.

– Нет, лучше я спрошу Рафи. Ты же знаешь Джилдерима – порекомендует какую-нибудь турецкую дрянь.

– Это точно. Эй!

Поезд вдруг ожил и пополз, будто громадная серо-коричневая гусеница. Я включил зажигание, и мы тоже медленно двинулись с места – немного впереди электровоза, но стараясь придерживаться той же скорости.

– Всё пойдет так, как твой приятель объяснял?

– Похоже. Но я на этот счёт и не беспокоился.

– Хорошо тебе. Ты не беспокоился. А я вот очень даже. По-моему, этот твой новый друг чокнутый, да они все чокнутые, и самая чокнутая – эта девица из бара! Ума не приложу, как такой разумный и трезвый человек, как ты, мог связаться с подобным сбродом? Карты, чайные листья, столоверчение – увлечения прошлого века. Кончится тем, что будешь плясать голым вокруг костра и тебя за это схватят! Воображаешь, какие будут вопли в газетах! Или тебе снесет башку эта потусторонняя шпана, что гонится за нами.

Я посмотрел на Дейва в легком замешательстве, к которому даже примешивалось восхищение. Передо мной был пример того, о чём предупреждал меня Джип и зачатки чего я сам ощущал когда-то, но во мне эти зачатки почему-то не развились. Дейв ухитрился за несколько недель, прошедших после его истерического столкновения с первыми проявлениями Спирали, полностью вычленить из них всё сверхъестественное, всё, что не было характерно для Сердцевины. То, что никак нельзя было объяснить, он попросту выкинул из головы. Всё, что случилось, превратилось в шляние по припортовым кабакам, мешочники преобразились в каких-то идиотских головорезов, скоро он про них и вовсе забудет. Я помнил, что было на первых порах со мной, как я проснулся утром после знакомства со Спиралью, чувствуя тошноту и смятение от пережитого, – этакое похмелье. Я никак не мог примириться с тем, что помнил, и потому воспоминания начали бледнеть, расплываться, растворяться в объяснениях. Но я всё-таки не смог расстаться с воспоминаниями полностью, словно предчувствуя, что нуждаюсь в них, что в них заключено нечто, крайне мне нужное, а Дейв и люди вроде него ощущают, что пережитое им ничего не даёт, не приносит никакой выгоды, и поэтому отодвигают воспоминания на дальний план, а затем и вовсе избавляются от них. А я…

Осознание того, как близок я был к тому, чтобы всё забыть, сколь многого я мог лишиться, словно обдало меня холодом. Ведь я мог потерять последнюю возможность изменить свою жизнь.

Я прибавил скорость, мчась туда, куда двигался поезд, свернул вниз по боковой сельской дороге, пустой в этот поздний час. Перед нами замаячил мост. Я затормозил и вышел из машины.

– Всего хорошего, Дейв! – Я взял с заднего сиденья сверток. – Спасибо, что подвез.

– О чем говорить! И послушай, держи ухо востро среди своих придурковатых!

– Да не волнуйся ты так! – рассмеялся я. – В крайнем случае ты меня заменишь. Кроме тебя некому.

Он потряс головой.

– Только не с этим проектом! Уж лучше я подожду, когда ты займешь место Барри. Нам без тебя не обойтись, приятель! Возвращайся скорей!

Он хлопнул меня по плечу, пересел за руль, и машина с тихим урчанием двинулась с места, на прощание посигналив своим траурно звучащим клаксоном. Я смотрел вслед Дейву. Не всякому подчинённому, разделяет он ваши взгляды или нет, можно довериться в столь необычном деле. Даже не всякому другу. Но размышлять было некогда. Я перебросил свой пакет через ржавую решетку моста, перелез сам и пустился бегом вниз по высокой траве. Бежать было довольно противно – кругом валялись пластиковые бутылки, всякий мусор и кое-что похуже, но это ничуть не умеряло моего пыла.

Под комбинезоном для скалолазания на мне был обтягивающий пиратский костюм, долго провалявшийся в шкафу. Когда-то это был выходной наряд Джипа – он подарил его мне на память. Я уже успел забыть, что это за чудо: костюм был из гладкочерной материи, плотной, чуть пушистой, невероятно прочной и греющей или охлаждающей, смотря по тому, чего требовали обстоятельства. К тому же дышалось в нем легко, гораздо легче, чем в моём комбинезоне из специальной пористой ткани. Этот костюм сшит из шкуры морской лошади, объяснил Джип; я всё собирался узнать у кого-нибудь, что это за зверь такой.

С каждым шагом во мне оживали давно забытые, потускневшие впечатления и воспоминания – грохот морского боя, шум ночного леса в бурю, в памяти всплывали лица и голоса друзей. Моя фирма была от меня теперь за миллион миллионов миль. В ушах снова звучал сухой смешок Джипа, губы ощущали прикосновение губ Молл, и я видел взмахи её разящего меча. Я снова жил настоящей жизнью.

Но ни Джипа, ни Молл рядом не было. Мне страшно их не хватало. Может, я и жил сейчас полной жизнью, но уж очень был одинок. Даже Катика не захотела, а может, не смогла надолго покинуть свою таверну. Так что вершить дело предстояло мне с Шимпом. А уж если говорить о неизвестных величинах, то Шимп являлся для меня живым примером этого понятия. Он, правда, пошёл мне навстречу, но, как все колдуны, внушал опасения. Он согласился помогать мне, потому что это его устраивало, но я чувствовал: стоит мне сделать один неверный шаг, или наш проект вызовет у него вдруг подозрения, или вообще что-то ему не понравится – и он так же быстро, как согласился мне помогать, станет моим противником. Катика считала его менее могущественным, чем Ле Стриж, но я полагал, что это не совсем так. Менее злобным – может быть.