Неожиданно Виктор резко остановился посреди аллеи и невольно стиснул кулаки от пронзившей его невероятной, ужаснувшей мысли: а что, если она искусно обманывает их обоих, на самом деле оставаясь в совершенно здравой памяти? Такое прекрасное знание языков и цитирование наизусть больших кусков текста?.. «Однако, в таком случае она скрывала бы и это, – тут же успокоил себя Виктор и разжал руки. На ладонях остались багровые следы ногтей. – К тому же, она, наоборот, всегда с таким энтузиазмом принимается вспоминать и обычно очень оживлена до самого того момента, пока вновь не наткнется на глухую стену забвения… Ладно, как бы там ни было, сегодня я буду играть ва-банк. И если она играет с нами, то пусть поймет – откуда я. И тогда мы еще посмотрим…»

С этими мыслями Виктор заставил себя стряхнуть тяжкое бремя раздумий и легкой, почти поэтической поступью направился к месту встречи, вполголоса цитируя наизусть вторую главу из «Евгения Онегина».

Виктор нашел миссис Хайден среди капризных, как узоры рококо, боскетов южных кустарников третьей террасы. Она стояла, о чем-то мучительно думая и разбрасывая вокруг оборванные серовато-пушистые листья спиреи. «Вероятно, опять пытается определить ту или иную причину своего внутреннего состояния, стараясь тем самым вызвать в памяти какой-нибудь более-менее определенный образ из прошлого», – подумал Виктор и позволил себе сделать шаг более отчетливым и громким.

Эта загадочная женщина начинала нравиться ему все больше и больше. Что-то трогательно детское скрывалось в ее растерянной беспомощности, и рыцарский долг Виктора звал защитить эту несчастную, потерявшую память женщину. Защитить от других? От него самого? Или, быть может, от самой себя?

«Но вдруг окажется так, что это все-таки вовсе и не она? – в который уже раз с надеждой подумал он. – Что ждет ее в случае разоблачения? Кого представляет здесь этот непроницаемый доктор Робертс? Люди, даже самые интеллигентные, часто бывают настоящими зверьми, и даже не посмотрят на то, что теперь она совершенно безвредна для всех. Но… тем не менее и я должен выполнить свою задачу как подобает – и провести эту последнюю проверку, чтобы окончательно убедиться в правоте брата Бастио».

– Я вас приветствую, дорогая Кинни, – обратился он к повернувшейся на звук его шагов миссис Хайден, вновь приняв вполне поэтиче– ский вид. – Погода сегодня на удивление великолепна даже для нашего рая, не знающего дождей и бурь, не правда ли?

Виктор намеренно говорил по-русски, стремясь сразу же погрузить все ее существо в стихию действительной – если это и в самом деле все-таки она – страны ее происхождения.

– Guten morgen, – неожиданно ускользнула с предложенной дорожки особенно грустная сегодня миссис Хайден. – Wo geht’s zwischen Boemen und Gras?

– Куда ты идешь меж деревьев и трав?.. – машинально по-русски повторил Виктор. – О, дорогая сударыня Кинни! – решил он все же не сдаваться, даже рискуя при этом показаться весьма невежливым. – Немецкий язык, согласно одному весьма ученому мужу, предназначен для того, чтобы говорить с врагами. Я же вам отнюдь не враг…

– А кто же вы? – мгновенно отреагировала миссис Хайден, бросив на Виктора широко распахнутый и по-детски непосредственный взгляд. Однако, не столько различив, сколько внутренним чутьем угадав легкое замешательство своего собеседника, поспешно добавила: – О, извините меня, прошу вас. Я совсем не хотела вас обидеть, а только… Я всего лишь хотела спросить у вас, на каком же языке предпочитаете говорить вы?

– Сегодня мне хотелось бы говорить с вами на русском, дорогая Кинни, – благодарно улыбнулся ей Виктор.

– Is it your mother tongue? – неожиданно строго спросила миссис Хайден, прекрасно сымитировав интонации доктора Робертса.

– No. Русский язык не родной для меня, – так же неожиданно для самого себя в тон ей ответил Виктор, вдруг окончательно утвердившись в мысли, что этот чертов Робертс точно работает на ФБР или, что еще хуже, на ЦРУ, а потому следует держаться с ним поосторожнее. И потому решил поскорее сменить эту опасную дорожку в их беседе и вернуть ее в прежнее, заранее подготовленное им русло. – Я просто думал, дорогая Кинни, что вы вспомните известное изречение господина Ломоносова, – весело продолжал он говорить по-русски, – о том, что на немецком хорошо говорить с врагами, на французском следует разговаривать с любимыми, на итальянском – с друзьями, а на русском – со всеми.

– О, какая похвала русскому языку! – удивилась миссис Хайден. – Этот господин Ломоносов был русский?

– Да, он был русским ученым. Но в его словах много истины.

– Значит, вы разделяете его убеждение и предлагаете мне говорить на русском, поскольку до сих пор еще не определились в том, кто я вам – друг, враг или возлюбленная?

Этот вопрос совсем обескуражил Виктора, и он уже стал опасаться, что ему так и не удастся направить сегодня беседу в нужном ему направлении. «Однако эта миссис Хайден, или кто там она на самом деле, отнюдь не такая простая и несчастная», – подумал он, и в нем снова стали возрождаться сомнения, а не водит ли она за нос их всех.

– Вы сегодня настроены крайне критически, – осторожно ответил он, глядя вперед – в никуда.

Оба они медленно шли по аллее, он – держа руки за спиной, она – привычно теребя пальцами сорванный по пути очередной неизвестный цветок.

– Ну вот, кажется, я вас расстроила, – печально сказала после недолгого молчания миссис Хайден, склонив зарумянившееся лицо и разглядывая общипанный стебелек в руках. – Я ведь задаю вопросы лишь для того, чтобы что-то понять, докопаться до чего-то определенного, а вовсе не затем, чтобы кого-то обидеть или уколоть, – продолжала она извиняющимся тоном.

– Да, дорогая Кинни, я верю вам. Я знаю, что вы чисты в ваших намерениях… – начал было Виктор.

– Но о чем же хотели вы сегодня поговорить со мной? – тут же прервала его миссис Хайден, решив, по-видимому, не углубляться в разговор о чистоте или нечистоте своих намерений.

– Да в общем-то так, ни о чем особенном, – уже без особого энтузиазма откликнулся со вздохом Виктор и, заметив, что миссис Хайден продолжает сосредоточенно молчать, решительно закончил. – Я хотел поговорить с вами о русской поэзии.

– Ах, о стихах, – откликнулась миссис Хайден. – А что, русская поэзия и в самом деле интересна?

– Да, – начал оживляться Виктор. – Пушкин даже как-то заметил, что у французов из-за их излишней болтливости настоящая поэзия просто невозможна, даже несмотря на то что там встречаются отдельные образцы.

– А в русской поэзии есть много хороших образцов… стихотворений?

– Да! – твердо сказал Виктор. – Я даже скажу вам больше, русская поэзия – это особенное, уникальное явление. Она сродни настоящему вероисповеданию. В России поэт – это даже не столько литературное творчество, сколько образ жизни. Русский поэт буквально сжигает себя, переливая божественный огонь своей души в строки.

– Да? – как-то несколько рассеянно задумчиво переспросила миссис Хайден. – А что это значит – сжигать себя?