Эта история потрясла миссис Хайден, и она взяла ее на вооружение, перенеся и на другие телесные ощущения. С тех пор она стала опираться в своих попытках не только на обоняние. Тем более что с последним в пансионе было плохо. Казалось, сам воздух здесь в продолжение всего дня оставался каким-то стерильным. Цветы издавали лишь намек на запах, ветер приносил только чистую свежесть, духами пансионерки практически не пользовались. И поэтому миссис Хайден обратилась к вкусам.

Но, увы, несмотря на то что в пансионе подавались любые блюда, от тунисской бкайлы[15] до болгарской плакии[16], ни одно из них не напоминало ей ничего. Тогда, решительно перейдя на самую простую пищу, она все свое внимание перенесла на людей. Тем более что публика здесь, несмотря на относительную немногочисленность, была на редкость своеобразная и разнообразная.

Помимо уже обративших на себя ее внимание русского дипломата, местного маргинала Жака и юной француженки в обеденном зале появлялись, например, две женщины, белая и негритянка. Обе были очень хороши, являя собой вершину своего типа женской красоты, но по какой-то странной насмешке судьбы каждая считала себя представительницей другой расы и упорно пыталась двигаться, говорить и жить не так, как то рассудила природа. Они производили впечатление сломанных дорогих игрушек, и, видя их, миссис Хайден всегда испытывала непонятную тоску, почти боль.

Приходил и высокий, красивый, похожий на испанского гранда мужчина, говоривший без умолку, появлялась пингвинообразная дама, страдавшая какой-то очень специфической фобией, был и опрятный чистенький старичок со страдальче-ским выражением лица и крошечным пекинесом под мышкой. Он показался миссис Хайден самым естественным среди всех остальных, и потом как-то к слову Виктор рассказал ей его историю.

Это был богатый швейцарец из Берна. Несмотря на несколько человек детей и весьма приличное состояние, он едва ли не пустил семью по миру, вкладывая все свои средства в бассейны, массажные салоны, гостиницы и родильные дома для собак. Собственно говоря, ничего особо удивительного в этом не было бы, если бы постепенно собаки не заняли в жизни господина Морена не только главенствующее, но и единственное место. Он уже не мог без них ни есть, ни спать, ни отправлять естественные надобности. Огромные стаи собак бродили по его дому в Штейнхельцли, терроризировали прислугу и постепенно стали пробовать свою власть и над несчастным хозяином. В конце концов его дети обратились к доктору Робертсу, и Морена оказался здесь. Но как только он обнаружил себя без своих любимцев, то впал в состояние, чреватое инфарктом. После чего в нарушение правил, категорически запрещавших держать на территории пансиона любых животных, ему разрешили взять с собой одного пекинеса.

– И вы думаете, он поправится? – с сомнением спросила миссис Хайден.

– Этот вопрос можно с полным правом задать в отношении любого из пансионеров, за исключением, разумеется, нас с вами, – рассмеялся Виктор. – А вообще-то, – уже серьезно добавил он, – состояние каждого из этих людей в какой-то мере талант, божий дар, некая способность, отсутствующая у других… Может быть, мир был бы не полон без них и их странностей.

– Но ведь они страдают, – напомнила миссис Хайден, думая о себе.

– А вы уверены в этом? Я понимаю, вы говорите это на основании своего личного опыта. Но, Кинни, милая, попробуйте хотя бы ненадолго встать на совсем иную точку зрения и даже ваше младенческое неведение представить себе как божественную чистоту, табулу раса, возможность начать новую жизнь, начать с нуля, с безгрешности, которой вам уже никогда было бы иначе не добиться в вашем возрасте.

– Что же, вы считаете, что я была какой-то ужасной грешницей? – удивилась миссис Хайден.

– С такими глазами и кудрями?! Несомненно! Я уверен – за вами тянется целый шлейф погубленных мужских душ.

Миссис Хайден поднесла к глазам руку и посмотрела на нее такими глазами, будто по пальцам струилась несмываемая макбетовская кровь.

– Не может быть… – прошептала она.

– Полноте, Кинни, я же пошутил. Пойдемте лучше на третью террасу, там, говорят, расцвело земляничное дерево.

Они шли, касаясь друг друга локтями и плечами, и миссис Хайден еще раз порадовалась, что надела сегодня тонкое, вязанное из белой шелковой нити платье. Оно так ласково скользило по телу и еще нежнее касалось Виктора.

Вообще сначала у себя в «Биргу» она обнаружила весьма стандартный набор одежды. И только спустя недели две горничная принесла объемистый пакет со множеством изысканных вещей, которые теперь так ей пригодились.

Сосны и дубы первой террасы сменялись платанами и кипарисами второй, и над ними уже залепетали причудливые растения третьей.

– А вы заметили, Виктор, что все наши сотоварищи почему-то предпочитают гулять по одним и тем же местам? Господин Балашов, например, никогда не поднимается выше первой террасы, а кто-то предпочитает не спускаться ниже второй. Только Кадош господина Морена заставляет его носиться по всем трем.

Виктор сузил глаза до синих щелок.

– А вы сами, Кинни? Какую из них предпочитаете вы?

– Я? Я… Мне нравится везде, но…

– Хотите, угадаю?

– Конечно.

– Наверху – причудливость и пышность рай-ских садов, она влечет, но она чужда. Посередине – стабильность и внутренняя сила умеренности, там хорошо, но чего-то недостает. А внизу, в сумраке и мхах, присутствует некая кровная сила. Нечто, напитанное веками, скрепленное тайной… Я правильно говорю?

– О да! – с жаром согласилась миссис Хайден. – И это говорит… это говорит о…

– Увы, лишь о темпераменте, Кинни. Лишь о внутренних склонностях человека.

– Что ж, я рада, этот русский мне чем-то ужасно симпатичен. Доктор Робертс даже предлагал мне попробовать поближе познакомиться с ним. Но это невозможно, я вижу. Даже пытаться не стоит.

– Отчего же? Надо пробовать свои силы. И чтобы вам было интересней, давайте-ка сделаем вот что. Как вы знаете, малышка Волендор тоже особа весьма замкнутая, а посему я предлагаю вам некое соревнование… – Миссис Хайден вспыхнула, и золотые глаза ее на мгновение потемнели. Но Виктор сделал вид, что ничего не заметил. – Конечно, мы с вами не персонажи известного романа, но и задача у нас посерьезней. К тому же ее решение, как я понимаю из слов нашего великого инсталлятора, принесет пользу всем четверым. Согласны?

– Игра не на равных, – улыбнулась миссис Хайден. – Мы с господином дипломатом беспомощные младенцы, так сказать, слепой и глухой. А вы… кстати, каков ее диагноз?