вчера… Я даже и не знаю, Рун. Я бы не догадалась, что это выдумки. Коли бы сама не ведала, как всё было на самом деле.

– Правдоподобно сочинил?

– Дело не в правдоподобии, любимый. Дело в чувствах, с которыми мы говорим то или это. Феи слушают не смысл, а чувства. И так определяют, чья речь честна, а чья нет. Ты ведь простодушный, Рун. А тут такое. Такая ложь. Безукоризненная. Я думала, я знаю тебя. А теперь не уверена.

– Не бери в голову, невеста моя славная, – усмехнулся Рун. – У каждого свои таланты. У меня этот. Может быть единственный. Врать.

– Правда?! – поразилась Лала.

– Лала, ты не понимаешь, – добродушно посмотрел он на неё. – Это потому что я жил в лесу. Само возникло.

– И как это может быть связано? – задала вопрос Лала с недоумением. – В лесу упражнялся лгать?

– Я пожалуй неправильно выразился. Это связано не с лесом, а с тем, что от меня все отвернулись, – пояснил Рун. – Когда все-все от тебя воротят нос, когда ты для них становишься неважным, они все постепенно становятся неважны и для тебя. В моём случае это так. А если люди для тебя неважны, уже всё равно, что им говорить. Слова утрачивают смысл, и грань между правдой или неправдой стирается как будто. Начинаешь всё говорить одинаково, и истину, и небылицы. Мне всё равно, что и кому говорить. Корме тех, кто мне небезразличен. А это ты, и бабуля, и дядя. И всё. Вот вам мне врать сложно. Да и не хочется. А тебе я и не смогу врать. В важных вещах. В неважных сколько хочешь.

– Когда кто-то дорог, Рун, любые его слова важны. А любая ложь обидит.

– Вот как бы не так, – улыбнулся он. – Допустим, ты… сваришь похлёбку неудачно, невкусную. А я буду нахваливать, что вкусно. Чем это плохо? Чем обидно?

– Ну да, это даже галантно, кавалеру так поступать, – признала Лала.

– Вот видишь.

– Значит, Рун, ты талантливый врун?

– Ты, милая, всё немного не в том свете воспринимаешь, – ответил он. – Я же не лгу всем напропалую или без дела. Мне редко бывает нужно врать. Но если сильно прижмёт, если действительно надо, просто чтобы побыстрее отвязались от меня те, кто меня недолюбливает, могу совершенно чистосердечно рассказать что угодно. Без разницы, правду или ложь. Вчера вот узнал одну важную вещь. Ежели задумываться, даже на мгновенье, сочиняя, опытный человек может догадаться, что ты сочиняешь. Надолго запомню этот урок.

– Грустно, Рун, что тебе люди настолько неважны, – ласково заметила Лала. – Но вообще, этот талант можно в хорошее русло направить. Ты, когда у тебя будут детки, попробуй им сказки посочинять. У тебя может получиться. Ты складно сочиняешь.

– Откуда ж взяться деткам, коли ты за меня замуж не хочешь? – подивился он с юмором.

– Я в тебя верю, львёнок, – рассмеялась Лала. – Сумеешь завести как-нибудь. Рун, а что у тебя такое фиолетовое?

Она потянула пальчиками его чуть приспустившийся рукав и ахнула с ужасом:

– Рун, что это?!

– Синяки, – аккуратно поведал он. – Говорю же, урок вчера получил. Вот это он и есть.

Лала потянула за рукав ещё сильнее.

– Да там же живого места нет!

– Я руками закрывал голову. Руки больше всего и пострадали.

– Стой, Рун.

Он послушно застыл на месте.

– Опусти меня.

Рун осторожно поставил её на ножки.

– Снимай куртку. И рубашку, – приказала она.

– Соскучилась по моему голому тросу? – поиронизировал он.

– Снимай, Рун, – очень серьёзно потребовала Лала с расстроенным личиком.

– Боюсь, у меня не выйдет, ласточка моя, – посетовал он извиняющимся тоном. – Руки болят, не поднять настолько. Тебя легко нести. Ты невесома. От тебя не болят. Лишь приятно.

– Тогда дай, я тебе сниму.

Рун подчинился. Морщился, пока она осторожно помогла ему сбросить куртку. С рубахой дело вообще сперва не заладилось. У плебеев рубахи не расстёгиваемые, нужно стягивать вверх, а он не мог поднять руки достаточно высоко. Кое-как справилась Лала и с этим.

– Рун, – произнесла она чуть не плача. – Да это же не тело, а сплошной синяк.

– Меня хорошо отделали, – кивнул он беззлобно.

– Но почему ты не сказал ничего?!

– Стыдно жаловаться. Поэтому, – признался Рун. – Прошло бы. Недели за две.

– Ох, Рун, – покачала Лала головой, глядя на него со смесью осуждения, участия, сострадания и глубокой приязни сердечной.

У неё засветились синим светом ладошки. Она принялась водить ими по его телу. Где не проведёт, синяк тут же исчезал, и боль сразу стихала тоже.

– Ты поразительная, Лала. Великая волшебница, – молвил Рун, не без удивления наблюдая за её действиями.

– Просто я люблю тебя, глупый, – улыбнулась она. – Я ведь не фея исцеления. Мне лечение лишь зверюшек легко даётся. Никого другого обычно не могу. А тебя могу почти всегда.

– Это потому что я заинька, – рассмеялся Рун. – И котик. И лев. И медвежонок ещё, кажется.

– И милый, и любимый. И суженый мой, – напомнила Лала с нежностью. – А ты говоришь, только ради счастья тебя обнимаю. Видишь ты это, Рун?

– Да вижу, – ответил он тепло.

– Ну, с синяками всё. Сядь теперь, пожалуйста, – попросила Лала. – С локтём повозиться придётся. Вон как распух. Тут быстро не получится.

Он опустился наземь около куртки, чтобы Лале удобно было сесть рядом. Она последовала за ним. Обхватила его локоть ладошками с двух сторон. Рун тут же здоровой рукой притянул её за талию к себе, и они завались оба.

– Ну, Рун, мне так немного неудобно, – с полушутливым упрёком пожурила его Лала.

– Зато приятно. Нам обоим, – усмехнулся он.

– Ну хорошо, – сдалась она.

– Между прочим, ты вроде как без спросу колдуешь, – хитро прищурился Рун.

– Хочешь меня оштрафовать? – изобразила бесконечное изумление Лала, сияя.

– Это моя самая главная мечта. Последнее время, – сообщил Рун с нарочитой доверительностью.

– Я думала, ты мечтаешь жениться на мне, заинька.

– Чего мечтать о недостижимом.

– Так штрафы тоже недостижимое для тебя, – озорно заметила Лала.

– Тут я хотя бы надеюсь, – поведал он вполне серьёзно.

– Ну, надейся и дальше. Мне приятно.

– Сейчас не пойдём больше пока, – озвучил своё решение Рун. – Поешь, поспишь, сил наберёшься. Может, во второй половине дня путь продолжим. Если чувствовать себя будешь нормально. Незачем торопиться.

– Да я и не торопилась никуда никогда, – улыбнулась Лала. – Это ты всё. «Пойдём, пойдём, надо идти».

– Моя бы воля, милая невеста, я бы тебя связал и не пустил никуда, – с юмором проронил он.

– Так я ведь полностью в твоей власти, жених мой дорогой, – посмотрела на него Лала как-то особенно беззащитно. – Захочешь связать, я не смогу ничего сделать.

– Верёвка